Ему он нужнее.
Сам же достал нож и привычным движением резанул себя по запястью, щедро орошая кровью пол рядом с бесчувственным товарищем и его самого. Авось, на двоих хватит.
Уж дорогу-то наружу я как-нибудь сам найду.
Путь до выхода занял около получаса. Во рту словно тигры насрали, в башке набатом звенели колокола и залпы «Катюш», а ноги отказывались слушаться, когда моя страдающая от воздействия Лабиринта и сильной кровопотери тушка вывалилась… прямиком в кабинет Шефа! Куда, собственно, тридцать дней назад Уборщик и направлялся. Только теперь я был иначе одет, вооружен, слегка загорел, обзавелся новым умением и…
И сжимал в руке листок бумаги, которого еще секунду назад там не было.
Обычный листок в клетку из тетради, исписанный неровными крупными печатными буквами — как обычно пишут дети, только-только начавшие осваивать грамоту…
Награда для Проводника
— Опаздываешь, Уборщик…
Шеф по своему обыкновению сидел в огромном кожаном кресле, а на столе перед ним стояла початая бутылка недешевого виски.
— Спешил, как мог, — почти огрызнулся я.
— Ага. Понятно…
Он помолчал, разглядывая пустой бокал в своей руке.
— Не стану спрашивать, где ты пропадал целых шесть с половиной минут, а также, откуда у тебя такой симпатичный загар и новые вещи…
— Новые?
Я хмыкнул и скептически осмотрел свой изрядно потрепанный наряд. Скорее, даже остатки.
— В приемную ты пришел в другой одежде. Я это имел в виду. А спрошу тебя вот о чем: чем Корвин расплатился с Лабиринтом за прыжок во времени?
Ого.
— Отдал двадцать лет жизни и свои крылья… За откат на месяц назад. Так вы знали, что он на такое способен?
— Работа у меня такая, все знать, — Шеф пожал плечами, — И как, у вас получилось?
— Получилось что?
— То, ради чего Корвин похитил моего агента, способного к регенерации, и целый месяц таскал по своему жуткому Лабиринту. Вы нашли мальчишку?
Мда-а-а. В карты с таким лучше играть не садиться.
— Н-нет. Не совсем.
— Ладно, — Шеф махнул рукой, долил в бокал виски и бросил несколько кубиков льда, — Это его личное дело. А вот то, чем тебя одарил Лабиринт — это уже дело мое и Конторы. Что ты получил?
— Теперь я — Проводник. Могу видеть указатели и подсказки.
— Ясно… Класс «Е» или «F», как я понимаю?
Он одним глотком выпил половину содержимого бокала и довольно крякнул.
— Гадаешь, откуда мне все это известно? — улыбнулся Шеф.
— Так ведь работа у вас такая, все знать.
Сейчас начнет пальцами по столу барабанить… Ну вот, я же говорил!
— Думаешь, Корвин не просил нас о помощи? Сколько экспедиций мы отправляли в Лабиринт… Ты даже представить не можешь, сколько на это было пущено человеческих ресурсов и денежных средств! Разумеется, не только чтобы помочь нашему телепортатору.
— И как успехи?
— Скажем так… результаты не оправдали наших надежд и затрат, поэтому программу было решено свернуть. Тем не менее, мы выяснили достаточно, чтобы понять безнадежность затеи Корвина. Но он нам не поверил…
— Вы тоже считаете, что мальчишка помер?
— О нет! Совсем наоборот: мы выяснили, что он жив. Если, конечно, это можно так назвать.
— В смысле?
— Ты никогда не задумывался, почему Лабиринт именно такой, какой он есть? Переплетение коридоров, комнат и улиц, причем схематичных, больше похожих на черновик, набросок, кое-как доведенный до ума при помощи обрывков чужих воспоминаний?
— Неа.
— А рисунки и надписи? Ты их помнишь?
— Вы про каракули и непонятные кракозябры?
— Именно! Каракули и кракозябры, ты верно уловил суть. Да и подумай сам, Уборщик…
Шеф пододвинул в мою сторону второй, пустой стакан и вопросительно постучал согнутым пальцем по бутылке. Я отрицательно мотнул головой.
— В аномалию, спасаясь от погони, одновременно вошли два человека. Да, она одноразовая, но это не значит, что способность получит только один из них. О чем в первую очередь думает любящий отец, спасая сына от смертельной опасности?
— О сыне.
— О том, чтобы его защитить. А о чем будет думать ребенок?
— Да хрен его знает. Нет у меня детей. И сам я малой под бандитскими пулями никогда не бегал. Но если бы пришлось… наверное, захотел бы спрятаться. Погодите! Вы хотите сказать, что Лабиринт создал не Корвин, а его сын?
— Восьмилетний ребенок мало что успел повидать в своей жизни. И запоминают дети не так, как мы, взрослые, они делают акценты совсем на другие вещи и детали. Едва умеют читать и писать…