Дженис подняла на нее жалобный взгляд. Слезы закипали в ее глазах.
– Но, мама, он же друг Грега. Он… он годится тебе в сыновья.
– Нет. Это ты так считаешь, но не я. За последние восемь месяцев наши отношения в корне изменились. Может быть, тебе небезынтересно будет знать, что прежде мы стали очень, очень хорошими друзьями, а уж потом началась наша близость.
В голосе Дженис, когда она заговорила, прозвучал вызов:
– А что скажет бабушка?
Ли подавила в себе острое желание обратиться за помощью к Кристоферу.
– Бабушка выскажется вполне откровенно. Не скрою, это будет разговор не из приятных. Но, в конце концов, не она решает мою судьбу. А я сама.
– Что ж, вижу, что любые мои возражения отметаются с порога. Так что я отправляюсь спать. Я полночи не спала, все ждала тебя, да и зуб чертовски болит.
– Почему ты не позвонила? Думаю, ты догадывалась, что я у Кристофера. Я бы приехала домой.
– Потому что хотела убедиться окончательно. Теперь мне все предельно ясно.
Она развернулась и направилась в свою комнату. Хлопнула дверь, и Ли с Кристофером, ошеломленные и растерянные, остались вдвоем – на кухне, где воздух еще был накален яростью Дженис. Мерно капала вода из крана. Ли подошла к мойке и завинтила его, но монотонный звук, казалось, не стихал. Кристофер приблизился к ней и положил руки ей на плечи. Не говоря ни слова, притянул к себе и обнял.
– Извини, – сказала она, чувствуя, что вот-вот разрыдается. – Представляю, каково тебе пришлось.
– Я примерно этого и ожидал. А ты?
– Да, к ее обвинениям я была готова. Меня удивила собственная реакция.
– Удивила? – спросил он.
– Я думала, что придется оправдываться. Но когда она начала вершить суд, я почувствовала, что закипаю от гнева. Какое она имеет право диктовать мне, как жить? Беда в том, что мои дети никогда не воспринимали меня как женщину. Для них я всегда оставалась лишь мамой. С тех пор как умер Билл, я жила только ими, и, наверное, они рассчитывали, что так будет всегда. Одна лишь мысль о том, что мне может понадобиться мужчина для этого, приводит их теперь в ужас.
– И все-таки я не уверен, что тебе следовало говорить об этом.
– Говорить о чем? – Она бросила на него колючий взгляд.
– О том, что у нас близкие отношения.
– А почему нет? Я имею на это право, черт побери, с тобой или с кем угодно. Я хотела, чтобы она это знала.
– И тем не менее, конечно, для нее это было потрясением.
– Я хотела, чтобы это прозвучало в открытую.
– И тебе это удалось, уж точно.
– Кристофер, я не хочу ссориться еще и с тобой! – Она вырвалась из его объятий, схватилась за подставку для кастрюль, лежавшую на прилавке, и с грохотом отправила ее в ящик шкафа. – И вообще я не понимаю: о чем мы с тобой спорим? Сначала ты говоришь, что мне нужно рассказать обо всем детям, и мы ссоримся, потому что я этого не хочу. Потом я все-таки рассказываю, и мы ругаемся из-за того, что я это сделала.
– Ли… Ли… – Он вновь обнял ее за плечи, заставляя повернуться к нему лицом. – Не надо, успокойся. Я же тоже переживаю из-за этого. Просто я пытаюсь придумать, как лучше объясниться с остальными членами твоей семьи. Мне кажется, нам предстоит выслушать гораздо больше того, что сказала Дженис. И, думаю, особенно резки будут твои мать и сестра. Уж они-то точно заклеймят тебя позором.
Она нырнула в его объятия и крепко прижалась к нему.
– О, Кристофер, я ненавижу все эти дрязги. Я люблю тебя. Хочу, чтобы мы были вместе, но посмотри, как реагирует первый же человек, кому мы открылись, а ведь я еще не заикалась о замужестве.
Он изумленно посмотрел на нее.
– Ты все-таки думаешь об этом?
– Ну конечно. Как же иначе? Я люблю тебя. И не хочу остаток дней своих провести в одиночестве.
– О, Ли… – Взгляд его красноречиво сказал, насколько она удивила его своим признанием. Но прежде чем предаваться восторгам, он решил предостеречь ее:
– Тогда обещай мне, что будешь держать себя в руках, когда тебе начнут говорить, что ты совращаешь младенца. Когда станут обвинять в том, что ты – одинокая, убитая горем женщина, не сознающая, что делаешь. И когда скажут, что тобой лишь пользуются и что я охочусь за твоим домом, машиной и Бог знает чем еще. Что ты мне надоешь, как только в поле моего зрения появится какая-нибудь молоденькая пташка в узких шортах, соблазнительно виляющая задом. Если мне не изменяет интуиция, тебе придется выслушать все это и даже больше. И лучший способ победить в такой ситуации – это доказать, что мы счастливы вместе, но ни в коем случае не падать духом, о'кей?
Она уперлась лбом в его подбородок и устало прикрыла глаза.
– Неужели они и в самом деле скажут все это?
– Я так думаю.
Они какое-то время стояли молча, прижавшись друг к другу, черпая силы в этой близости.
Наконец Ли спросила:
– А такое действительно возможно?
– Ты о чем?
– Ну, что я тебе надоем, как только первая попавшаяся пташка вильнет перед тобой задом?
Он тронул ее за подбородок.
– А ты как думаешь?
– Я как-то думала об этом – не буду лгать тебе.
– Знаешь, в этом случае слова бессильны. Есть доверие или нет его. Если я говорю, что люблю тебя и хочу провести с тобой всю свою жизнь, ты просто должна поверить мне. О'кей?
В душе ее разлился покой. Как убедителен он был! Как мудр! Начни он клясться и божиться, что никогда не взглянет ни на кого, она бы засомневалась. Но его простые слова убеждали, что он и в самом деле ухватил стержень длительного и счастливого семейного союза – доверие. Их брак – случись он, конечно, – держался бы на этом.
Она встала на цыпочки и поцеловала его – не звонко и смачно, как шлепают штемпелем по сургучу, но легко и нежно, благодаря за обретенный ею душевный покой.