– Она совсем не похожа на вашу, поверьте.
– Так ты мне не расскажешь?
Он помолчал некоторое время, потом, взглянув ей в глаза, признался:
– Она алкоголичка. Так же как и мой отец.
– Они всегда были такими?
– Всегда. Она работала кухаркой в закусочной для шоферов, он же не работал вообще, насколько я помню. Говорил, что когда-то сильно ушиб себе спину и с тех пор работать не может. Возвращаясь из школы, я почти каждый день заставал их в одном и том же кабаке. Я называл его «дырой». Там они заливали себе глотки. Моя мать не то что неправильно накрывала на стол, она вообще не знала, что это такое. Стряпней в доме занимался я. И уверяю вас, за всю свою жизнь она не написала ни одного благодарственного письма. Хотя я ума не приложу, кого бы она могла благодарить и за что. Друзей у нее не было, разве что те алкоголики, что ошивались в том же баре. Так что не будьте слишком придирчивы к своей матери. Поверьте, бывают и похуже.
Он сказал это по-дружески, и она признала его правоту.
– А есть у тебя братья или сестры?
– Сестра.
– Старшая, младшая?
– Младше на четыре года.
– Где она сейчас?
– Джинни где-то на западе. Она постоянно переезжает с места на место.
– Ты хоть иногда видишься с ней?
– Редко. Она убежала из дому, когда ей было пятнадцать. С тех пор уже успела три раза выйти замуж и развестись. В последний раз, когда я видел ее, она весила фунтов двести пятьдесят и жила на пособие – так же как и наши родители. У нас с Джинни очень мало общего.
– А твои родители? Где они?
– Они живут здесь, в нашем городе. Знаете этот нищенский квартал Джексон Эстэйтс. Они мало изменились, разве что пьют теперь дома – стало тяжело спускаться и подниматься по лестнице.
– Я расстроила тебя своими расспросами?
– Нет, вовсе нет. Я уже давно потерял надежду на то, что они когда-нибудь изменятся.
– Они, должно быть, очень гордятся тобой.
– Тогда вы не поняли. Это не те родители, которым знакомо чувство гордости за своих детей. Чтобы испытывать гордость, нужно для начала хотя бы протрезветь. А с ними такого не случалось ни разу за тридцать пять лет.
– Извини меня, Кристофер, – тихо сказала она.
Они расправились со спагетти. Воцарилось молчание. Прошедший день был слишком эмоционально насыщен для них: боль и тоска с утра, затем такое беззаботное веселье на озере, и вот опять – грустный разговор. Но то, что они пережили вместе, сблизило их, сблизило настолько, что Крис был даже немного смущен: они так запросто сидят в этой уютной кухоньке, ведут задушевные беседы, и взгляды, которыми они обмениваются, становятся все более долгими и выразительными.
Он поднялся и налил себе еще воды.
– Вам налить? – спросил он.
Она кивнула. Как странно складываются их отношения: близкие друзья, которым так тепло и уютно вместе, они вдруг начинают испытывать неловкость от этой теплоты и уюта. Мужчина смущенно наливает женщине воды, потому что она начинает нравиться ему чуть больше, чем положено. Да, определенно ее матушке было бы что сказать по этому поводу.
Он выпил свою воду стоя и потянулся за грязными тарелками.
– Давайте вымоем, и я наконец оставлю вас в покое.
– Я вымою сама.
– Ни в коем случае. Я помогу.
Они вдвоем убирали со стола, когда с работы вернулась Дженис. Она прошла на кухню и бросила на стол ключи от машины.
– Кристофер, привет! Что ты здесь делаешь?
– Твоя мама покормила меня ужином.
Внезапная догадка озарила ее лицо улыбкой.
– Ты помогал маме перевозить вещи Грега, да?
– Да.
– Я видела их в гараже. – Она повернулась к Ли. – Maм, извини, что я не помогала.
– Ничего страшного, милая. – Ли поцеловала дочь в щеку. – Все уже сделано.
– Нет, я должна была поехать с тобой. Мне так стыдно, прости.
– Кристофер помог, так что давай больше не обсуждать эту тему.
Ли продолжала мыть посуду, а Дженис молча переводила взгляд с нее на Криса, а потом опять на нее.
– Ты уверена?
– Да. Ты есть хочешь?
Этот вопрос убедил Дженис в том, что мать не обижается на нее.
– Мммм… ну что ж. – И она кинулась к миске с холодным соусом для спагетти. Длинными, покрытыми розовым лаком ногтями подцепила фрикадельку.
– На улице просто пекло. – Она откусила кусочек фрикадельки и обернулась к Крису. – Может, съездить куда-нибудь искупаться? Как ты на это смотришь, Крис?
– Вообще-то мы с твоей мамой уже искупались.
Дженис с трудом проглотила остаток фрикадельки.
– Вы купались? – И она изумленно посмотрела на обоих.
После неловкой паузы Ли непринужденно открыла дверцу посудомоечной машины и сказала:
– Мы так умаялись с этой мебелью. Так что съездили окунуться, а потом вернулись поужинать. Хочешь, я подогрею тебе что-нибудь?
– Мам, – с легким укором сказала Дженис, – мне двадцать три года. Тебе уже больше не нужно разогревать для меня ужин.
Ли, вытирая руки полотенцем, улыбнулась дочери.
– Ничего не поделаешь, привычка.
Кристофер задвинул свой стул.
– Ну, мне пора. Сегодня у меня дежурство. Спасибо за ужин, миссис Рестон.
– Это самое малое, что я смогла предложить. Спасибо тебе за все, что ты сделал сегодня.
Он направился к двери, и Дженис сказала:
– Я провожу тебя.
Ли почувствовала легкий укол возмущения тем, что Дженис так бесцеремонно оттеснила ее. Но вспыхнувшая было обида быстро улетучилась. Рядом с Крисом не ее место. Но, как бы то ни было, они провели вместе такой трудный день, и теперь, глядя вслед молодым людям, она чувствовала себя покинутой и одинокой. Дженис и Крис были так молоды и так хорошо смотрелись вместе.
У машины Дженис задержалась. Раскачиваясь на высоких каблуках, склонив набок голову, она разглядывала Криса. В розовом пуловере, короткой джинсовой юбке, в белых босоножках на загорелых ногах, она смотрелась очень эффектно.
– Спасибо, что помог ей, Крис. Я действительно свинья, но я просто была не в силах.