– Но что самое обидное, – продолжала она, – так это то, что сейчас с ней и ее детьми он ведет себя совсем иначе. Я это знаю, потому что иногда общаюсь с его матерью, и у нее в разговоре это проскальзывает.
Она без умолку тараторила о своем бывшем муже, лишь изредка прерываясь, чтобы указать дорогу к ее дому. Когда они наконец добрались, она сказала:
– О, неужели мы уже приехали?
– Подождите, – сказал он, вышел из машины, положив ключи в карман, и открыл ей дверцу.
– Я уже отвыкла от такого обхождения, – сказала она. – С подобными знаками внимания было покончено еще задолго до развода. Именно тогда я поняла, что не все у нас ладно.
Он проследовал за ней по асфальтовой дорожке, которая, сделав два поворота, вывела их к двери ее дома. Кэти поднялась на одну ступеньку и обернулась.
– Что ж, я чудесно провела время, – сказала она. – Большое спасибо за кегли, гамбургеры и все остальное.
– Мне тоже все понравилось, – сказал он. – Особенно – игра в кегли, хотя вы и расправляетесь с ними слишком быстро. Любопытно наблюдать со стороны такую мастерскую игру.
– Вы очень мягкий человек, – сказала она.
– Мягкий? – ухмыльнулся он. – Чем-чем, а уж мягкостью я, кажется, не отличаюсь.
– Ну, вы же мирились с тем, что я весь вечер изливала вам душу, вспоминая Марка. Разве это не говорит о вашей мягкости?
– Послушайте… – сказал он, отступив на шаг. – Я желаю вам удачи. Знаю, что тяжело расставаться с близким человеком именно так, но я надеюсь, что вам и вашим детям еще повезет.
Она стояла в тени, и он даже не мог разглядеть ее лица. Ему показалось, что руки ее засунуты в карманы джинсов, а взбитые волосы выделялись пышным нимбом вокруг головы.
Ему вдруг стало жаль ее.
– Знаете, Кэти, вам надо постараться вычеркнуть его из своей жизни. Тот, кто так относится к своей жене и семье, не заслуживает, чтобы по нему проливали слезы.
– А кто говорит, что я лью слезы?
Он почувствовал, что начинает проявлять большее, чем ему бы хотелось, участие в судьбе этой обманутой женщины, и сделал еще один шаг назад.
– Знаете… мне пора идти. Удачи вам, Кэти.
Но не успел он одолеть и ярда, как она окликнула его.
– Эй, Крис?
Он обернулся.
– А вы… – неуверенно начала она, – разве не зайдете?
Он знал, что последует дальше, и особой радости не испытывал. И тем не менее жалость опять взяла верх, и он подошел, встал на нижнюю ступеньку, оказавшись вровень с Кэти.
– Послушайте… – прошептала она, и он услышал, как тяжело проглотила она слюну, коснувшись рукой воротника его рубашки. – Я знаю, вы тоже больше не появитесь здесь, и это естественно… я хочу сказать, что это, наверное, правильно.
Голос ее звучал взволнованно.
– Я знаю, что слишком много говорю о Марке. Но прежде чем вы уйдете, вы не обидитесь, если я… вас поцелую? То есть… я хочу сказать… уже прошло так много времени с тех пор, как он ушел, и я знаю, что я вам не нравлюсь и все такое… но я не хочу, чтобы вы думали, будто я обращаюсь с подобной просьбой ко всем мужчинам. Вы полицейский, как и Пит, и я доверяю вам… то есть я хочу сказать, я знаю, вы думаете, что моя просьба более чем странная, но… я… я так одинока… и… и это было бы самым приятным, что вы могли бы для меня сделать… просто постойте… ну, не важно… представьте на моем месте кого хотите… и позвольте поцеловать вас.
Что-то дрогнуло в его душе. Одиночество… он хорошо знал, что это такое. Одиноким был Джуд Куинси, ожидавший его возле магазина «Семь-одиннадцать», подпирая ногой стену. Одинок был и маленький Крис Лаллек, с волнением ожидавший прихода родителей, чтобы попросить денег на форму для оркестра. Одинока и эта худощавая разведенная женщина, тщетно внушающая себе мысль о том, что больше уже не любит своего блудливого мужа.
Он не стал дожидаться ее поцелуя. Он поцеловал ее сам – открытым, влажным французским поцелуем. Он постарался быть честным и искренним, забыв о том, как обнажаются в улыбке ее десны, как неестественно выглядят ее волосы, взбитые в копну, несоразмерную с ее узеньким маленьким личиком.
Он был достаточно искушен в технике поцелуя и сейчас полностью отдался чувственному порыву, когда руки скользят по спине, языки сплетаются и одна тень поглощает другую.
Все закончилось, когда руки Кэти добрались до задних карманов его джинсов и она слегка расставила ноги. Но в своем сочувствии он не собирался заходить так далеко.
Он высвободился из ее объятий, отступил на шаг и крепко сжал обе ее руки.
– Послушайте, – хриплым голосом произнес он, – я должен идти. Теперь уж вы сами о себе позаботьтесь.
– Да. И вы тоже.
Когда они разомкнули руки и она осталась на ступеньке крыльца, он не смог удержаться от вздоха облегчения.
Странно: женщина ему не понравилась, но в последующие пару дней не шла у него из головы. Потом он понял почему: он сравнивал ее с Ли Рестон. У Кэти была кукольная прическа – не то что короткая, не тронутая перманентом стрижка Ли, которая годилась для любой погоды – и дождя, и ветра. Черты лица Кэти были лишены той мягкости, которая была присуща лицу зрелой женщины, и она, скорее, походила на одиннадцатилетнюю девочку. Ее худое, изможденное лицо нельзя было и сравнить с пышущим здоровьем лицом Ли. И эти десны… о, черт бы их побрал. А действительно ли он поцеловал ее французским поцелуем? Пожалуй, поцелуй сам по себе был бы и неплох, если бы еще не вспоминать о нем. Короткое знакомство с Кэти Суитзер убедило Кристофера лишь в одном: она далеко не Ли Рестон.
Черт возьми, Ли прочно завладела его мыслями. Не проходило и дня, чтобы он не думал о ней, выискивая предлоги, чтобы увидеть ее, которые в конце концов отвергал.
Прошло несколько дней после злополучного свидания, а он так и не виделся и даже не разговаривал с Ли. И вот однажды, стоя на кухне и выкладывая в вазочку мороженое, он заметил, как кто-то просовывает под дверь письмо. Реакция его была профессиональной: он кинулся к двери и тут же широко распахнул ее, готовый противостоять любому нападению.