– Я тебе заверну с собой.
– О, нет, совсем не обязательно. Все было так вкусно.
Говоря, он уже отходил от стола, но Пег все-таки встала, чтобы, вопреки протестам, всучить ему кусок пирога. Оррин тоже поднялся. Поколебавшись, Ли тоже пошла проводить его до двери. Оррин снял с вешалки шерстяное пальто и клетчатый шарф Кристофера и помог ему одеться. Из кухни, со свертком в руках, выплыла Пег.
– Твой пирог. Обед в День Благодарения немыслим без тыквенного пирога. Его испекла Ли.
– Спасибо, – сказал он. – Теперь я понимаю, от кого Ли позаимствовала традицию не выпускать гостей с пустыми руками. Спасибо вам за чудесный праздник. – Он поцеловал Пег в щеку, пожал руку Оррину и поцеловал в щеку Ли.
Она открыла ему дверь.
– До свидания.
– До свидания, и еще раз спасибо.
Придерживая рукой дверь, она смотрела ему вслед, пока он шел по мокрой аллее к своему «эксплореру», который оставил за углом дома.
Налетевший порыв ветра разметал концы его шарфа, пока он открывал дверцу автомобиля. Прежде чем сесть в машину, он махнул рукой; он всегда махал ей рукой на прощание, и сейчас ей вдруг стало удивительно тепло от этого ставшего привычным жеста.
И, как всегда, с его уходом краски дня поблекли.
Ли с детьми пробыла у Хилльеров до половины седьмого, пока Дженис не заявила, что ей пора домой переодеться: вечером она собиралась встретиться с друзьями.
Дома Ли и Джои в спортивных костюмах устроились у телевизора, в то время как Дженис, включив радиоприемник, закрылась в ванной, занявшись макияжем и прической, В половине девятого за ней зашли Джейн и Сэнди. Ли и Джои остались у телевизора, на экране которого мелькали кадры старых фильмов о первых колонистах.
В девять пятнадцать раздался звонок в дверь.
Ли бросила взгляд на Джои, который распластался на диване, и обнаружила, что он сладко спит.
Она встала с кресла и пошла к двери.
На пороге стоял Кристофер в форме, его патрульная машина была оставлена у обочины – двигатель работал, и фары оставались включенными.
Она открыла дверь, и он придержал ее рукой. Ли стояла перед ним в спортивном костюме и тапочках.
– Я хочу поговорить с вами, – сказал он. Ни тени улыбки на лице, ни вкрадчивости в голосе, лишь сухая констатация факта. – Не могли бы вы на минутку пройти к моей машине?
– Джои дома.
– Скажите ему, куда идете, и выйдите, пожалуйста.
– Разве мы не можем поговорить здесь?
– Нет, при Джои – нет.
Она вдруг почувствовала, что вся дрожит. Ее удивила и одновременно напугала его решимость идти напролом.
– Хорошо, – сказала она, – я только накину пиджак.
Она открыла дверцу шкафа с одеждой и крикнула в гостиную:
– Джои, пришел Кристофер. Я выйду к нему, нам надо поговорить.
Джои перевернулся на левый бок, лицом к спинке дивана, и пробормотал что-то нечленораздельное.
На улице она прошла за Кристофером к его машине. Он открыл дверцу и подождал, пока она сядет. В машине было тепло – работал обогреватель. Их сиденья разделяла баррикада из всевозможных механизмов и аппаратуры. Левым коленом Ли уперлась в ствол винтовки. На приборной доске мигало красными лампочками радио, рядом был вмонтирован громкоговоритель. За водительским креслом спрятался деревянный ящичек, в котором стояли чашки и валялись какие-то блокноты. Задний и передний салоны разделяла стеклянная перегородка со стальной сеткой.
Кристофер сел в машину и захлопнул дверцу. Радио беспрерывно трещало, и сквозь этот шум время от времени прорывался голос диспетчера. Он протянул руку и убавил звук, потом снял фуражку и пристроил ее за громкоговорителем. Не убирая левой руки с руля, он обернулся к Ли.
После неловкой затянувшейся паузы оба они заговорили разом.
– Эти последние недели… – начал он.
– Мне очень жаль, что… – вступила она.
И обе фразы повисли в воздухе недосказанными.
Ли закончила первой:
– Мне очень жаль, что так получилось с приглашением.
– Я не об этом. Я прекрасно понимаю, почему вы не позвонили мне.
– Я повела себя как эгоистка. Извини.
– Извинения приняты. А теперь позвольте мне сказать то, ради чего я сейчас здесь.
Он откинулся на спинку сиденья, глядя прямо перед собой на дверь гаража, которая наконец-то была заперта.
– Эти последние недели были кошмаром. Мне не понравилось, как мы расстались. Я чувствовал себя несчастным, а вы?
– Одинокой. – Она тоже смотрела прямо перед собой.
Он повернул голову: мерцавшие на приборной доске лампочки отбрасывали тусклые блики на ее профиль. Красная сигнальная лампа радиоприемника подкрашивала кончики ее ресниц, щеки. Рот выделялся кроваво-красным зловещим контуром.
– Я знаю все доводы, почему нам не следует видеться. Но, чем больше я о них думаю, тем менее значительными кажутся они мне. Все дело в том, что я хочу видеть вас снова и снова, но я хочу, чтобы вы знали: я появляюсь здесь не для того, чтобы раздобыть лазанью или чтобы меня пожалели, и уж тем более не для того, чтобы занять место вашего сына. Я хочу, чтобы мы были вместе и между нами ничего не стояло. Сейчас у меня дежурство в разгаре, так что времени в обрез. Мой следующий свободный вечер – в воскресенье. Вы пойдете со мной в кино?
– А что я скажу Джои?
– Скажите правду.
– О, Кристофер, я не могу этого сделать.
– Почему?
– Ты знаешь почему.
– Но летом вы же с радостью рассказывали ему о том, как мы гуляли, купались, катались на чертовом колесе.
– Это совсем другое: тогда он почти все время был с нами.
– Нет, все зависит от того, как вы воспримете это, но не он. Если вы скажете, что идете со мной, он не станет возражать. Вам нужно сделать лишь одну простую вещь: сказать правду.
– Я боюсь, – сказала она.
Он раздраженно фыркнул, уперся локтем в боковое стекло, пощипывая нижнюю губу, уставился в окно.