Он наклонился и коснулся губами ее губ – так нежно, что ни один волосок не шевельнулся на ее голове. Золотая гирлянда, которую он держал в руках, упала на пол. Они так и стояли – едва касаясь друг друга губами, чуть наклонившись друг к другу, пока она не подалась вперед, дотронувшись до его груди, чтобы удержать равновесие. Он открыл глаза, поймал ее руку и поднес к своим губам, нежно целуя покрасневшие шершавые пальцы.
Глядя ей в глаза, он тихо произнес:
– Давайте сначала закончим с этим.
Они украсили елку, избегая касаться друг друга, осторожно и неспешно передавая друг другу гирлянды и шары, сознавая, что в их распоряжении еще много времени. На часах было шесть вечера.
Когда все украшения были развешаны, она, опустившись на колени, принялась подбирать с пола мусор – осыпавшуюся хвою, картонные коробки, целлофан. Он погасил свет и подошел к ней, встав сзади, коснулся руками ее волос.
– Завтра я уберу. Идите сюда.
Она медлила, и он, наклонившись, взял из ее рук картонную коробку, полную елочных игл.
– Идите сюда, – вновь прошептал он и, поставив ее на ноги, повел к дивану, Он усадил ее рядом с собой. Она слегка придвинулась к нему. Он обнял ее за талию, наклонил голову и сделал им обоим рождественский подарок, о котором они мечтали. Он вернул ее пересохшим губам долгожданную влагу, заставил забыть о мучительном томлении сегодняшнего дня, о бессонных ночах, когда они, каждый в своей постели, мечтали о том, чтобы вновь повторилось это… И сейчас они с упоением предавались счастью, и сладкий поцелуй, пропитанный ароматом леденцов, длился бесконечно…
Когда они открыли глаза, на стенах, мебели, их одежде и в волосах плясали разноцветные блики рождественских лампочек.
– Можем мы теперь поговорить? – спросил он, все еще обнимая ее одной рукой за талию.
– Поговорить о чем? – прошептала она.
– О том, что каждый из нас чувствовал в эти дни. О том, что мы чувствовали весь сегодняшний день. О том, что минуту назад мешало вам подняться с колен и подойти сюда.
Она ответила не сразу.
– Чувство вины.
– В чем же ваша вина?
– В том, что я позволила себе тогда, на кухне.
– Но вы же не сделали ничего плохого.
– Правда?
– Мне не надо было шутить сегодня по этому поводу. Я виноват. Я не думал, что это вас так заденет.
– Я пыталась представить, как бы на это отреагировали другие – моя мать, дочь, сестра. Наверное, они назвали бы это обольщением.
– Оно было взаимным.
– Я на пятнадцать лет старше тебя.
– Так что, значит, вам нельзя проявлять свои чувства?
– Я сама была шокирована своей выходкой.
– Меня это тоже шокировало, но очень понравилось.
– Знаешь, прошло так много времени… и желание поцеловать тебя стало непреодолимым. И то, что я сейчас сижу здесь… это тоже непреодолимо. Ты был прав: это противоестественно так долго жить… без физической близости. Прошло две недели с того вечера, когда мы целовались на кухне. С тех пор я ни о чем другом не могу думать.
– И поэтому вас мучает сознание вины?
– Конечно, а ты разве не испытываешь того же?
– Нет. Вы – женщина. Я – мужчина. А в чем же вина?
– Ну, во-первых, разница в возрасте.
– Я так и думал.
– А, во-вторых, у меня так долго никого не было. После столь длительного воздержания женщины способны на большие глупости, стоит им почувствовать внимание к себе молодого мужчины.
– Неужели я для вас лишь… молодой мужчина, обративший на вас внимание?
– Нет, ты же знаешь, что это не так.
– Так в чем же тогда проблема? Мы же, в конце концов, всего лишь целуемся.
– Ты был другом Грэга.
– Сегодня его имя прозвучало в первый раз за целый день. Вам это ни о чем не говорит?
Она не поняла. Он догадался по ее глазам.
– И не надо чувствовать себя виноватой. Это хороший знак – сегодня мы провели вместе целый день и занимались лишь тем, что развлекались. По-моему, нам это удалось довольно неплохо.
– Да, это так. Мне очень понравилось.
– И не думаете ли вы, что это о чем-то говорит: мы только один раз вспомнили о Греге?
– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но прошло всего лишь полгода после его смерти, и, может быть, мне… может быть…
– Ну же, говорите. Может быть, вас до сих пор терзают горькие мысли?
– Да, может быть.
– Может быть… А может, и нет. А если даже и так, что в этом такого? Мы же говорим с вами откровенно. А свои чувства мы можем легко проверить. Уляжется первая волна, и, может, нам вовсе не захочется оставаться вместе. Хотя со мной, думаю, этого не произойдет.
– И это тоже будет ужасно.
– Почему?
– Потому что в тебя влюблена Дженис.
– Я знаю.
Она подняла голову с его плеча.
– Ты знаешь?
– Я давно знаю об этом.
– И все равно остаешься со мной?
– Я никогда не обнадеживал ее. Можешь спросить у нее.
Она вновь положила голову к нему на плечо и сказала:
– В этом нет необходимости. Она уже во всем призналась мне.
– Ну, вот видите. Так какие еще сомнения вас мучают?
– У тебя все так просто.
– Так оно и есть на самом деле. Все, чего я сейчас хочу, – это лежать здесь, целовать вас, любоваться первой в моей жизни рождественской елкой и, может быть, попытаться хотя бы немного скрасить и ваше, и мое одиночество. Все это действительно очень простые желания.
Голос его стал тихим, вкрадчивым.
– Просто мой рот… – Он придвинулся ближе. – …накрывает ваш рот…
И каким же обольстительным был его рот! Он так виртуозно целовал ее, лаская ее губы, вдохновляя и ее на раскованность. Он целовал ее, так, как никто и никогда, – долго, сочно, медленно, сексуально. Его чувственный порыв передался и ей. Она заставила себя забыть обо всех условностях и вслед за ним кинулась в омут неизъяснимого блаженства. Долгие влажные поцелуи повергли в трепет и их тела. Он приподнял колено, и она позволила ему пробраться меж ее ног, с наслаждением ощущая, как давит на ее плоть его крепкая нога.