Тарелки были из ее старого зеленого сервиза. Сандвичи – пухлые, толстые ломти пшеничного хлеба – были щедро смазаны яичным салатом, на срезах проступали красные завитки кудрявых листьев. Около каждого лежала горстка солений, посыпанных укропом. Вместо салфеток бумажные полотенца.
В центре стола стояла толстая красная свеча и веночек из ветвей остролиста – рождественские украшения, которые они купили у «Густава». Свеча горела, хотя был яркий солнечный день.
Он разлил дымящийся томатный суп по тарелкам и сел.
– Кристофер, как все чудесно.
– Ничего особенного, как я и обещал.
– Красный салат…
– Когда я работал в «Красном филине», я много чего узнал о салатах.
– А это сооружение посреди стола…
– Это все ваше влияние. Если мне не изменяет память, именно вы как-то сказали, что невозможно чувствовать себя одиноким, если в комнате горит свеча. Я потому и купил ее.
– Мне кажется, я узнаю эти тарелки.
– Не сомневаюсь.
– Они появились у нас, как только мы с Биллом поженились. Это было задолго до того, как взлетели цены на газ. В то время газозаправочные станции, чтобы привлечь клиентов, сулили им всевозможные премии. При каждой заправке вручали бесплатную тарелку – вот откуда эти.
– Они очень пригодились.
– Да, это верно. Смешно, но, глядя на них, я чувствую себя как дома.
Они улыбнулись друг другу и взялись за сандвичи.
Она спросила, как поживает Джуд, виделись ли они с ним в последнее время. Кристофер сказал, что старается встречаться с ним каждую неделю. В последний раз он водил мальчика в их спортзал, чтобы тот немного размялся.
Спросила она и о Рождестве – будет ли у Джуда какой-нибудь праздник дома. Он ответил, что таких родителей, как у Джуда, в праздники обычно мучают угрызения совести, так что они стараются сделать хоть что-то для своих детей. Правда, рождественская пора – самое лихое время года для наркоманов и пьяниц, поэтому никогда нельзя предсказать заранее, что же произойдет на самом деле.
Она спросила, не задумывался ли он когда-нибудь над тем, чтобы усыновить Джуда.
– Нет, – ответил он. – Я всегда рядом, когда нужен ему, и он это знает. Он понимает, что жизнь обходится с ним сурово, но он должен сам выкарабкиваться. Я лишь могу помочь ему в этом. Я никогда не хотел иметь детей – ни своих, ни приемных. Хватит того, что мне с двенадцати лет пришлось заменять родителей своей сестре.
Они отхлебывали томатный суп, медленно жевали сандвичи. Он посмотрел на ее руки, сжимавшие хлеб.
– Что у вас с пальцами?
Она выронила сандвич и спрятала руку в бумажное полотенце, разложенное на коленях.
– Это краска. Я сегодня утром работала с вереском. А он опрыскивается такой гадостью, после которой остаются почти чернильные пятна.
Он перегнулся через стол, нащупал запястье ее руки и вытащил на поверхность стола.
– Вы не должны прятать от меня свои руки, договорились? Это руки труженицы. Я любуюсь ими.
Они покончили с трапезой, и он сказал:
– Извините, но сладкого нет. Очень трудно сохранять форму, когда увлекаешься десертами, а толстые полицейские не так быстро бегают… так что… вот так.
– Я тоже стараюсь не есть сладкого. Все было замечательно.
Она поднялась, начав собирать тарелки. Он выхватил их из ее рук.
– Оставьте. Это моя забота.
Она была гостьей и, хорошо понимая это, уступила.
– О'кей.
Он принялся мыть тарелки, а она тем временем прошла в гостиную и так и не смогла побороть искушение ткнуть пальцем в каждый цветочный горшок, заглянула и под елку – там тоже было сухо.
– Кристофер, как тебе не стыдно! Если ты не будешь поливать елку, она просто осыпется.
Она прошла на кухню.
– У тебя есть кофейник?
Наполнив кофейник водой, она вернулась в гостиную. Ползая на четвереньках под елкой, она обнаружила под деревом какой-то рождественский подарок и заинтересовалась, от кого он мог быть.
Он выключил воду и вошел в гостиную в тот момент, когда она закончила поливать елку и уселась под ней на корточках. Он присел рядом, и кофейник тут же перекочевал к нему.
– Это подарок для вас, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы его открыли.
– Для меня?
Он кивнул.
– Откройте его.
– Но Рождество еще не наступило, да и у меня с собой нет никакого подарка для тебя.
– Вы здесь. Это самый лучший подарок. Так открывайте же.
Коробка была обернута голубовато-серебристой фольгой и перевязана прозрачной серебристой лентой. В такие коробки обычно упаковывают галстуки. Она открывала ее с нетерпением и любопытством, как ребенок.
Внутри лежал простой белый конверт – такие всегда используются в деловой переписке. Из него она извлекла два авиабилета и красочный буклет с описанием Лонгвуд Гарденса в Кеннет-Скуэр, что в Пенсильвании. Едва взглянув на билеты, она тут же раскрыла буклет и принялась увлеченно разглядывать фотоснимки стелющихся глициний, парковых скульптур, оранжерей, пышной цветущей растительности. Просмотрев еще раз содержимое конверта, она обратила внимание, что авиабилеты – в Филадельфию.
– Путешествие? – взволнованно спросила она. – Ты даришь мне путешествие?
– На двоих. На следующее лето, на июль, когда все в цвету. Вы можете взять с собой кого захотите. Я подумал, что вам, наверное, захочется пригласить Сильвию или, может, Ллойда.
– О, Кристофер… – Она вновь уставилась на яркий буклет и прочла вслух:
– «Лонгвуд Гарденс… обитель тишины и покоя… извилистые тропы, церквушки, яркая палитра красок…»
– Я пошел к агенту, и она помогла мне выбрать тур. Она сказала, что этот – один из лучших, а я подумал, что вы наверняка раньше не путешествовали. Мне показалось, что это вам будет очень кстати.
– О, Кристофер… – Когда она подняла на него взгляд, в глазах ее стояли слезы. Она обвила руками его шею. – Всю свою жизнь я мечтала об этом.