Аким Ольха подумал и ответил:
— Вот, что мужики. Выпустить я вас выпущу. Но только один уговор.
— Какой уговор? Отворяй, нечисть!
— Ты не шебарши! Говорю — спалю сволочей и на суде оправдают за такую погань! Согласны на уговор али нет?
— Да согласны, — запел Пантелей, — отпирай…
— Нет, ты сперва выслушай. Уговор такой: до весны чтобы не трогать моей машины. А весной на первой проталине пробу сделаем.
— Да ты на чорте и зимой ее сделаешь…
— Не на чорте! Зови попа, пущай молебен служит. Ежели тогда не пойдет машина, делайте со мной что хочете. Тогда, значит, правда ваша, продался я чорту.
В сарае молчали. Аким повторил:
— Согласны на этот уговор?
— На это согласны, — ответили ему.
— Ну, ладно.
Аким отпер сарай. Мужики вывалились в снег, вскочили на ноги и застрекотали через огород от Акима. Пантелей бежал и оглядывался. Придерживал левой рукой килу, правой частил кресты, а ртом — матершину.
Два дня чинил Аким Ольха Пантелееву рану на своей машине. На самом хребте сделал Пантелей большой поперечный надрез и чуть не испортил Акиму всю музыку.
На другой же день после этого случая собрал Аким ребят и рассказал обо всем. Так и так, мол, ребята, посулили вы помощь оказать, вот, дескать, и окажите.
Ребята нахмурились на мужицкую выходку. И порешили:
— Кажному чтобы приходить на ночь к Акиму Ольхе и нести около машины дежурство.
Как сказали, так и сделали. Поочередно приходили на ночь и дежурили. Аким Ольха мог спать спокойно. В самом деле, у машины сторож, а ты спи себе, либо изобретай ночью какую-нибудь новую штуковину.
Зацвел Аким, помолодел даже, как заботы с него посвалились. В песни человек ударился. День-деньской толчется у машины, раздобыл красную и зеленую масленые краски и разрисовывает свой ветроплуг.
То были белые деревянные ребра, словно рыбий костяк, а не машина. А тут, как принарядил белые ребра в красный цвет, изукрасил продольные скрепы зеленым, пять колесных ободьев тоже зеленым, а спицы — красным. А спереду всю машинную грудину и пропеллер в три цвета пустил: красная полоса, рядом — зеленая, рядом — чистое белое место. Навел этих полос рядышком, словно штук шесть радуг уместил.
Привел однажды ребят днем в сарайчик, распахнул ворота и показал. Ахнули парни, просто глазам своим не верят.
— Аки-м!.. Да ты ль это намудрил?!
— Да это и на заводе так чисто не сработают…
Аким, знай, ухмыляется да молчит. Дескать, то ли еще будет.
В деревне и жизнь деревенская. Течет она маятно, день за днем по зиме выколачивает. Дотекла до вербной недели лениво и незаметно. А на вербной вдруг полыхнула теплом, солнышком, заскугорела капелью, ухнула ручейками и ручьями с гор, с пригорков — к речке, к оврагам, к вирам. Зашерстило по снегу теплыми граблями, запела невидимым звоном-гомоном.
На тепло народ подался. Вылезали из заспаных, пропотелых изб на улицу, подставляли бороды солнышку, жмурились, крякали.
Глядь-поглядь, проталинки зачернели по полю. Заметил Аким Ольха проталинку и сердце у него взыграло на семи заслонках. Ажно в ушах звон загудел!.. Подумал вслух:
— Ну, Пантелей, теперь поглядим, — кто кого? Ты ли меня поповским крестом, я ли тебя наукой?..
Ан, Пантелей на вспомине легок, в Акимово окно костылем.
— Кто там? — высунулся Аким.
— Я-а… Уговор помнишь? Время подоспело.
— Помню. Мой уговор был, я и сделаю свое. Дай пообтаять земле малость.
— Недельку подожду… — согласился Пантелей.
На страстной неделе объявил Аким, что собирает деревню, ветроплугу пробу делать. Пантелей Кишкодер на дыбы:
— Подождь! Какая неделя-то? Тебе это наплевать, ежели ты с нечистым в родстве. А нам не с руки душу закладывать. Жди до Фоминой недели.
— На Фоминой не на Фоминой, а на святой обязательно пробу сделаю. Некогда ждать. Упреди попа и чтоб не задерживать!
Повернулся и ушел. А за ним ребята кучей в пятнадцать человек. И все на Акимов огород. А там Аким Ольха каждому наставление:
— Может захотят без пробы изломать… Не допущайте, братцы. Оцепите машину и дело с концом.
Дождались. С утра погода наладилась тихая, шпарило солнце теплом с неба, а с поднебесья в синь рассыпались жаворонки.
С утра Аким со Степой Сухожилкиным в сарайчике-"гараже". У обоих в руках рогожи и рогожами пеленают они ветроплуг. Спеленали, обвязали веревками. А там пришли остальные ребята и привели подводу. Гуртом взгромоздили на телегу машину.