Первый снаряд взорвался над пулеметом и, судя по наступившей тишине, вывел оружие из строя.
Гдах! Бах!
А вторые две попали точно в шлем.
Это было, конечно, невозможно, но мне показалось, что я услышал его хруст.
— Дай пушку! — требовательно прошипел Толстой откуда-то сбоку. — У тебя есть, я знаю!
— Погоди…
Руки жили своей жизнью, откидывая барабан и снаряжая его продолговатыми рунными цилиндрами, а я внимательно следил за покачнувшейся фигурой.
— Ух ё!
Умц-умц-умц!
Бах! Бабах! Гдадах!
Последними выстрелами я всё-таки сбил шлем с головы паладина и успел заметить расколотую на две части голову, из которой брызнула серо-белая жижа.
Паладин больше не представлял угрозы, чего не сказать о выскочившем из леса Воине с Ураганом наперевес.
Может это была другая модель или другой гранатомет, но сотни просмотренных фильмов и здравый смысл подсказали мне, что ребята, устроившие засаду, переключились на крупный калибр.
Умц-умц-умц!
К счастью, я успел отстреляться первый.
Палец сам жал на спуск, посылая снаряды в гранатометчика, ему за спину, в темноту лесной аллеи.
Время словно замедлилось, звук выкрутили на минималку, и я увидел свои гранаты веером накрывающие и стрелка, и начало лесной тропы.
Вот только Воин тоже успел выстрелить.
За секунду до того, как исчезнуть во вспышке моих снарядов, из широкого дула его оружия вырвалась неприлично гигантская струя огня.
Может быть, это был не гранатомет в его классическом понимании, а какой-нибудь огненный артефакт, но мне, в общем-то было без разницы.
— Давай! — крикнул я Ивану, пряча Ураган в Пространственный карман и хватая его за руку. — Ну!
Надеюсь, способность Толстого распространяется не только на него…
Последнее, что я увидел, прежде, чем провалиться в огненную купель, был сосредоточенный взгляд Ивана, вспышка жара над нашими головами и медленно появляющаяся вокруг нас серо-стальная сфера…
Слишком медленно.
Глава 6
Кроваво-красное море яростно боролось с ярко-желтым песком.
Оно то накатывало, то отступало, перемешиваясь в нечто серое, и в какой-то момент я обнаружил себя стоящим на бескрайней стеклянной равнине.
Где-то в вышине пылал алый то ли рассвет, то ли закат, а ноги чувствовали идущее от земли тепло.
Казалось, что песок и огонь нашли компромисс в виде стеклянной прокладки, вот только то и дело сверху падали огромные капли бурого огня, а равнина то и дело покрывалась сетью трещин.
Одна из таких трещин пробежала в опасной близости от меня, и я еле успел подхватить статую Толстого.
Иван стоял на одном колене, вытянув руки вперёд, а на его стеклянном лице было запечатлено неимоверное напряжение.
Умом я понимал, что все это — скорей всего плод моего воспаленного воображения, и что с Толстым ничего не случится, даже если он провалится в трещину.
Но внутреннее чутьё настойчиво шептало — ни в коем случае не допустить разрушения статуи!
Не знаю сколько времени я находился со статуей Толстого — то уходил от огненных капель, то убегал от змеящихся трещин.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что сам готов прыгнуть в очередную трещину и попасть в жаркие объятья песка.
Но сдержался.
Если за себя я был уверен — не знаю почему, но я чувствовал, что окажусь на арене с Рив, то насчет Толстого сильно сомневался.
Ну а бросать Ваню я точно не собирался.
Вот только силы медленно, но верно заканчивались, а я так и не знал, что делать дальше.
Сколько продлится сфера Толстого? Почему он превратился в стекло, а я нет? И что это за место?
Увы, но, сколько бы я не всматривался по сторонам, вокруг не было ни единой горы, ни единого дерева или пещеры.
Лишь гладкая стеклянная поверхность, по которой то и дело пробегали узкие трещины, да блуждал какой-то огонёк.
Огонёк?
Я присмотрелся к дрожащей на севере искорке и задумчиво посмотрел наверх.
Огненные капли, падающие с неба, или расплескивались огнём или оставляли после себя едва заметную оплавленную лунку.
Огонёк же… Он как будто плясал, да и вообще, был единственным признаком жизни на этой равнине.
— Ну что, Вань? — я вопросительно посмотрел на статую Толстого. — Сходим, проверим?
Стеклянная скульптура Толстого промолчала, и, расценив молчание, как знак согласия, направился на север.
Считать время я бросил ещё когда убегал от огненных капель и трещин, поэтому ориентировался исключительно на чувство усталости.
Когда становилось сильно тяжко, я замедлял ход и следил, чтобы не попасть в трещину или под огненные плевки.