— Думаю, пора вас с Сэмом подстричь.
— Нет, нет, у меня слишком маленькая голова. Я буду выглядеть как черепаха, — возражает Сэм. Я смеюсь и пытаюсь представить его без шевелюры. У него длинная тощая шея. Так что, думаю, он прав насчет черепахи.
— Ты будешь инкогнито, — отвечает Шестая.
— А я не хочу быть инкогнито. Я переменный Икс.
— Не будь тряпкой, — говорит Шестая.
Он хмурится. Я стараюсь излучать оптимизм.
— Вот так, Сэм, — говорю я, стягивая с себя рубашку. Шестая идет за мной в ванную, на ходу распаковывая машинку. Я наклоняюсь над ванной. У нее прохладные пальцы, и у меня по спине бегут мурашки. Как бы я хотел, чтобы это Сара крепко держала меня за плечо и придавала мне новый облик. Сэм наблюдает через открытую дверь и громко вздыхает, демонстрируя недовольство.
Шестая заканчивает, я стряхиваю полотенцем приставшие волосы, потом встаю и смотрюсь в зеркало. Моя голова белее, чем лицо, но только потому, что она никогда не видела солнца. Думаю, несколько дней во Флорида Киз, где мы с Генри жили до переезда в Огайо, легко бы исправили ситуацию.
— Видишь, Джон выглядит крутым и сильным. А я буду смотреться паршиво, — скулит Сэм.
— Я и есть крутой и сильный, Сэм, — отвечаю я.
Он закатывает глаза, а Шестая очищает машинку.
— Вниз, — говорит она.
Сэм повинуется, падает на колени и опускает голову над ванной. Когда она заканчивает, Сэм встает и умоляюще смотрит на меня.
— Совсем плохо?
— Ты выглядишь отлично, приятель, — говорю я. — Как разыскиваемый преступник.
Сэм несколько раз потирает голову и, наконец, смотрит в зеркало. Он раздосадован.
— Я выгляжу как пришелец, — вскрикивает он в шутливом отвращении, потом через плечо бросает взгляд на меня. — Без обид, — добавляет он с запинкой.
Шестая собирает из ванной все волосы и спускает их в унитаз, следя, чтобы не осталось ни одной пряди. Она сворачивает шнур машинки в тугое кольцо и засовывает ее в чехол.
— Пора, — говорит она.
Мы накидываем лямки своих рюкзаков ей на плечи, она берет лямки в руки, становится невидимой, и вместе с ней исчезают и рюкзаки. Она уходит, чтобы незаметно отнести их в пикап. Пока ее нет, я лезу в шкаф, отбрасываю в дальнем правом углу несколько полотенец и достаю Лорикский Ларец.
— Ты когда-нибудь откроешь эту штуку или как? — спрашивает Сэм. С тех самых пор, как я рассказал ему про Ларец, ему не терпится увидеть, что там внутри.
— Да, открою, — отвечаю я. — Когда почувствую себя в безопасности.
Дверь открывается, потом закрывается. Возникает Шестая и смотрит на Ларец.
— Я не смогу сделать невидимыми тебя, Сэма и это. Только то, за что я держусь руками. Сначала я схожу и отнесу Ларец.
— Не надо. Возьми с собой Сэма, а я пойду за вами.
— Это глупо, Джон. Как ты сможешь идти за нами?
Я надеваю шапку и куртку, застегиваю ее и набрасываю капюшон, так что видно только мое лицо.
— Я справлюсь. У меня такой же обостренный слух, как у тебя, — говорю я.
Она скептически смотрит на меня и качает головой. Я беру поводок Берни Косара и пристегиваю к его ошейнику.
— Только до пикапа, — говорю я ему, поскольку он терпеть не может ходить на поводке. После секундного размышления я наклоняюсь, чтобы взять его на руки, поскольку его лапа все еще болит. Но он дает мне понять, что предпочитает идти сам.
— Я готов, — говорю я.
— Тогда идем, — говорит Шестая.
Сэм подает ей руку с каким-то излишним энтузиазмом. Я подавляю смешок.
— Что? — спрашивает он.
Я качаю головой.
— Ничего. Я постараюсь держаться за вами, но только не слишком спешите.
— Если не сможешь идти следом, покашляй, и мы остановимся. До машины всего несколько минут хода, она стоит сразу за пустым сараем, — говорит Шестая. — Мимо не пройдешь.
Когда дверь открывается, Сэм и Шестая исчезают.
— Теперь наш ход, Берни Косар. Мы остались вдвоем.
Он выходит за мной и радостно трусит, высунув язык. Если не считать коротких гигиенических выходов на маленькую лужайку рядом с мотелем, Берни Косар, как и все мы, сидел взаперти.
Ночной воздух прохладен и свеж и пахнет сосной. Ветер обдувает мне лицо, и это сразу возвращает меня к жизни. Я иду с закрытыми глазами и пытаюсь почувствовать Шестую, мысленно прочесывая воздух и нащупывая окружающее при помощи телекинеза. Так я сумел остановить летящую пулю в Атенсе — схватив все находившееся в воздухе. Я их чувствую, они в полутора метрах впереди и чуть справа. Я подталкиваю Шестую, и она до того опешила, что у нее перехватывает дыхание. Через три секунды она сильно толкает меня плечом, и я чуть не падаю. Я смеюсь. И она тоже.
— Что это вы делаете? — спрашивает Сэм. Его раздражает наша забава. — Мы должны вести себя тихо или вы забыли?
Мы подходим к пикапу, который стоит за старым сараем — таким ветхим, что, кажется, он вот-вот рухнет. Шестая отпускает руку Сэма, и он забирается в машину. Шестая садится за руль, а я устраиваюсь рядом с Сэмом, Берни Косар ложится у меня в ногах.
— Боже мой, чувак, что случилось с твоими волосами? — подначиваю я Сэма.
— Заткнись.
Шестая заводит двигатель, выезжает на дорогу и, когда колеса касаются асфальта, включает фары. Я улыбаюсь.
— Что? — спрашивает Сэм.
— Я просто подумал: из нас четверых трое — пришельцы, двое — в розыске и подозреваются в терроризме, и при этом ни у одного нет настоящих водительских прав. Что-то мне подсказывает, что дело может обернуться интересно.
Даже Шестая не может удержаться от улыбки.
4
— Мне было тринадцать, когда они добрались до нас, — говорит Шестая. Мы уехали из мотеля в Траксвилле пятнадцать минут назад и сейчас въехали в штат Теннесси. Я просил рассказать, как их с Катариной поймали. — Мы были в западном Техасе после того, как бежали из Мексики из-за идиотской ошибки: нас обеих привела в полный восторг глупая записка в Интернете, которую написала Вторая, хотя мы тогда и не знали, что это Вторая, и мы ответили. В Мексике мы в полном уединении жили в каком-то захолустном пыльном городке и решили узнать, действительно ли это один из Гвардейцев.
Я киваю, зная, о чем она говорит. Генри тоже видел эту запись в блоге, когда мы были в Колорадо. Я принимал участие в школьном конкурсе по правильному произношению, и шрам появился, когда я был на сцене. Меня отвезли в больницу, и доктор увидел первый шрам и свежую рану от второго, который прожег мне тело до самой кости. Когда приехал Генри, его обвинили в насилии над ребенком, и это заставило нас бежать из штата и сменить имена. Мы в очередной раз все начали заново.
— «Девять, теперь восемь. Остальные, вы здесь?» — спрашиваю я.
— Да, эта запись.
— Значит, это вы ответили, — говорю я. Генри сделал фотографии записей с экрана, чтобы я мог ее посмотреть. Он яростно пытался взломать тот компьютер и стереть запись, пока не поздно, но не успел. Вторая была убита. Сразу после этого запись стер кто-то другой. Мы предположили, что это были могадорцы.
— Ответила Катарина. Она написала только «Мы здесь», и меньше чем через минуту появился шрам, — говорит Шестая, качая головой. — Было так глупо со стороны Второй написать это, зная, что она была следующей. Я до сих пор не могу понять, зачем она так рисковала.
— Вы знаете, где она находилась? — спрашивает Сэм.
Я смотрю на Шестую.
— Ты знаешь? Генри думал, что в Англии, но до конца не был уверен.
— Понятия не имею. Мы только понимали, что если они так быстро добрались до нее, то им не потребуется много времени, чтобы добраться и до нас.
— Но откуда вы знаете, что она вообще это написала? — спрашивает Сэм.
Шестая бросает на него взгляд.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Вы даже не знаете, где она была, так откуда можете знать, что это была именно она?
— А кто же еще?
— Ну, я ведь вижу, как вы с Джоном осторожны. Не могу представить, что кто-нибудь из вас мог бы сделать такую глупость, понимая, что он следующий. Особенно зная столько о могадорцах. Начать с того, что вы бы не стали публиковать запись, я так думаю.