В августе 1854 года вернулся из ссылки дядя-декабрист, которому сестра через Дубельта выхлопотала это разрешение еще при жизни Николая I. В ту же пору приехал с берегов Черного моря третий брат — Александр Цебриков, контр-адмирал, участник Крымской войны, немало порассказавший обо всем, что он там видел. Девушка стала свидетелем нескончаемых споров между братьями.
Впрочем, в это время в семье уже стали беспокоиться и принимать меры против «неженственных стремлений» Маши. Но как писал Герцен, тайна женского развития одна из самых удивительных тайн: где, когда и как тепличная барышня превращается в закаленный к борьбе и испытаниям характер?
В Крымскую войну впервые появились в армии сестры милосердия, и одна из них Назимова, работавшая непосредственно с хирургом Пироговым на поле сражения под Севастополем, оказалась дальней родственницей Маши Цебриковой. Она провела с ней неделю, гостя у тетки в деревне. Встреча эта произвела на Цебрикову сильное впечатление. Назимова очаровала ее «силой светлой, правдивой, нелгущей женской души... Томимая душевным голодом в двадцать лет, я на нее накинулась как на здоровый хлеб. Ее образа мыслей я не помню, не могу сказать, как она относилась к устоям,— тогда еще я не размышляла об устоях, ни к господствующему мировоззрению... Она поднимала нравственною силою и правдивостью своей личности, освежала, как озон после грозы; с нею дышалось легко, виделось светло, чуялась сила среди дряблости, гнили»[237],— уже на старости лет попыталась передать свое впечатление от Назимовой Цебрикова.
Вот эта правдивость, особенно увлекательная для юной души, служила той высотой, которую хотелось и самой достичь в каждодневной жизни. Вероятно, этим объяснялись дерзкие выходки Маши, которые одобрял отец и горячо осуждала мать.
В петербургском доме тетки — Натальи Романовны Алимпьевой (урожденной Цебриковой), которая дружила с сестрой Пушкина Ольгой Павлищевой и была замужем за преподавателем российской словесности, часто бывали в гостях цензор А. В. Никитенко и Н. И. Греч, товарищи Алимпьева по университету. Как-то Маша увлеклась разговором со своей кузиной и не пошла в гостиную, куда уже звали гостей здороваться с Гречем. На уговоры явиться поскорее молодая бунтарка ответила, что не имеет желания идти на поклон к лакействующему писателю. О смерти Николая I Маша Цебрикова впервые узнала в доме тетки, когда все русское общество еще обманывали бюллетенями о состоянии здоровья царя. Бывавший в придворной среде Алимпьев сообщил родным, что император уже скончался.
Если впечатления от встречи с Назимовой сильно повлияли на душу Маши Цебриковой, то общение с дядей-декабристом коренным образом переменило круг ее понятий о мире, во многом изменило систему ценностей, отношение к «устоям», а это увело ее «на другой берег», как говорила потом о себе Цебрикова, вспоминая слова Герцена.
Декабрист Николай Цебриков очень рано внушил своей племяннице восхищение личностью и деятельностью издателя «Колокола». Он тайно передал в «Колокол» для публикации свои воспоминания о декабристах — «Анна Федоровна Рылеева» и «Воспоминания о Кронверкской куртине». Можно предположить, что его участие в «Колоколе» было шире. Так, до сих пор считается невыясненным, кто именно передал Герцену «Записки Н. И. Греча», где автор так много писал о декабристах. Впоследствии, когда они стали печататься в России в журнале «Русский вестник», вдова Греча была вынуждена сделать такое признание в предисловии к публикации: «В 1862 году один знакомый попросил у Николая Ивановича одолжить ему для прочтения записки о декабристах, в числе которых был близкий родственник этого знакомого. В скором времени знакомый возвратил рукопись, но вслед затем «Записки» без согласия и ведома Николая Ивановича появились в «Полярной звезде» 1862 года»[238].
Можно высказать предположение, что знакомый этот — «близкий родственник» Николая Романовича Цебрикова, женатый на его сестре,— А. П. Алимпьев[239]. Так что, возможно, рукопись Греча передал Герцену Цебриков.
Цебриковым было также написано и послано Герцену рассуждение о причинах поражения восстания с обвинением генералу Ермолову. По мнению бывшего офицера, «отличного фронтовика», как назвал Цебрикова Николай I, восстание декабристов могло бы победить, если бы ему на помощь пришел Ермолов с кавказской армией.
В отличие от многих сотоварищей по 14 декабря, годы ссылки не сделали его более терпимым к российским недостаткам. «Чин декабриста», как он называл свое положение, он носил с гордостью[240].
239
Предположение, что «Записки II. И. Греча» передал Герцену А. Ф. Бригген, кажется менее убедительным (См.: Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М., 1966, с. 232). Письмо Н. Р. Цебрикова Е. П. Оболенскому от 17 августа 1859 года доказывает, что никаких отношении у Бриггена с Гречем не было: «Мне сам покойник Бригген рассказывал, что после его первого посещения Греча ему он так показался гадок и мерзок, что он больше к нему ни ногой» (Воспоминания и рассказы деятелен тайных обществ 1820-х годов, т. 1. М., 1931, с. 272).
240
Когда Лев Толстой работал над романом «Декабристы», сын декабриста Е. П. Оболенского прислал ему для работы 26 писем Н. Р. Цебрикова (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч., т. 17, с. 503).