С тремя последними Цебрикова и прежде состояла в переписке. Друзья сообщили ей, что именно огласка дела в Европе спасла ее от более строгого суда.
Когда Александру III доложили о письме Цебриковой и аресте автора, он будто бы расхохотался и сказал: «Отпустить старую дуру!» Однако прибавил, что жить с ней в одном городе невозможно. Если письмо не произвело на царя большого впечатления, то сильно раздражила брошюра «Каторга и ссылка», и в особенности цитата из английской газеты «Times», где было сказано, что своим бесчеловечным обращением с заключенными в сибирских каторжных тюрьмах царь порочит монархический принцип. Это вызвало его ярость.
Прочитав письмо и брошюру, царь карандашом над подписью автора поставил приговор: «Ей-то что за дело?» Передавали и такие слова царя: «Это видно, что отечество свое она все-таки любит». Впоследствии Лев Толстой говорил Цебриковой, что во время разбора ее дела царю приходила мысль запереть ее в монастырь,— так слышал он от осведомленных людей. Однако шел уже конец XIX века, и это посчитали делом невозможным.
Письмо Марии Константиновны Цебриковой к Александру III — один из замечательных документов русской публицистики. Оно начинается так: «Ваше Величество! Законы моего отечества карают за свободное слово. Все, что есть честного в России, обречено видеть торжествующий произвол чиновничества, гонение на мысль, нравственное и физическое избиение молодых поколений, бесправие обираемого и засекаемого народа,— и молчать». Обращаясь к царю, она напоминает ему об убийстве его отца — «царя-освободителя» и пытается по-своему определить его причины: «Не реформы прошлого царствования создали террористов наших, а недостаточность реформ. Вас отпугивают от прогрессивной политики. Вам подсказывают политику в духе Николая I, потому что первая грозит самодержавию министров и чиновничества, которым нужны безгласность и бесправие всей земли русской... Еще Александр I, сказал, что честные люди в правительстве случайность и что у него такие министры, которых он не хотел бы иметь лакеями. И жизнь миллионов всегда будет в руках случайности там, где воля одного решает выбор. Если бы вы могли, как сказочный царь, невидимкой пройти по городам и деревням, чтобы узнать жизнь русского народа, Вы увидели бы его труд, его нищету... Вы увидели бы, как губернаторы ведут войско пристреливать крестьян, бунтующих на коленях, не сходя с облитой их потом и кровью земли, которую у них юридически грабят сильные мира. Тогда Вы поняли бы, что порядок, который держится миллионной армией, легионами чиновничества и сонмами шпионов, порядок, во имя которого душат каждое негодующее слово за народ и против произвола,— не порядок, а чиновничья анархия... И в обществе и народе не воспитано и не будет воспитано никакого понятия о законности и правде...»
Цебрикова подробно останавливается в письме на том, что так волнует ее, чему она отдала столько лет жизни,— на проблеме воспитания детей и юношества. Все письмо Цебрикова строит как доказательство, что карательные действия против революционеров неизбежно поощряют новые эксцессы террора. Она не побоялась упомянуть даже имя Н. Суханова, стоящего во главе военной организации народовольцев, как человека, который вступился за «обкрадываемых и побиваемых нижних чинов — и кончил смертью террориста».
Порой слово Цебриковой обретает силу сатирического бича: «Люди слова, люди науки озлоблены, потому что терпится только слово лжи, рабски славословящее, распинающееся доказать, будто все идет к лучшему, которому само не верит; потому что нужна не наука, а рабская маска ее, а передержки научных фактов для оправдания чиновничьей анархии. Молодежь озлобляется, озлобляются даже дети.
Мне кровь противна, с какой бы стороны ни лили ее, но когда за одну кровь дают ордена, а за другую веревку па шею, то понятно, какая кровь имеет для молодежи обаяние геройства... Сколько гибнет жертв! Правительство, охраняющее себя безнравственными средствами — административной ссылкой, сонмами шпионов, розгами, виселицей и кровью, — само учит революционеров наших принципу «цель оправдывает средства». Там, где гибнут тысячи жертв произвола, где народ безнаказанно грабится и засекается, там жгучее чувство жалости будет всегда поднимать мстителей».
Цебрикова сравнивает чиновников с опричниками и бросает в лицо царю, как пощечину, слова, что все его распоряжения последних лет вызваны лишь заботой о «самодержавии дома Романовых», а не о развитии России и просвещении общества.