Несколько раз писатель навещает дочь Никиты Муравьева — Софью Бибикову, или Нонушку, как ее звали с детства близкие; видится с дочерью Рылеева Анастасией, племянником казненного М. П. Бестужева-Рюмина — историком К. Н. Бестужевым-Рюминым, с сыном Оболенского и др. В Петербурге Толстой познакомился с редактором журнала «Русская старина» М. И. Семевским и В. В. Стасовым, который служил в Комиссии по собиранию материалов по истории царствования Николая I и заведовал отделом искусства в публичной библиотеке.
Хочется особо отметить, что не только интерес к русской истории воскресил для писателя эту тему. Декабристы интересовали Толстого прежде всего как необычное явление в мире нравственном. Об этом свидетельствует, в частности, письмо Толстого к Свистунову от 14 марта 1878 года. «Когда вы говорите со мной, вам кажется, вероятно, что все, что вы говорите, очень просто и обыкновенно, а для меня каждое ваше слово, взгляд, мысль кажутся чрезвычайно важны и необыкновенны, и не потому, чтобы я особенно дорожил теми фактическими сведениями, которые вы сообщаете, а потому, что ваша беседа переносит меня на такую высоту чувства, которая очень редко встречается в жизни и всегда глубоко трогает меня».
От Свистунова получил Толстой письма декабриста М. А. Фонвизина и рукопись его жены Натальи Дмитриевны. «Посылаю обратно письмо Фонвизина и замечания его жены,— писал Толстой Свистунову.— И то и другое мне было интересно. Насчет исповеди, о которой вы мне говорили (речь идет о рукописи Фонвизиной, также имевшейся у Свистунова), я повторяю мою просьбу — дать мне ее. Простите меня за самонадеянность, но я убежден, что эту рукопись надо беречь только для того, чтобы я мог прочесть ее; в противном же случае ее надо непременно сжечь.
Тысячу раз благодарю вас за вашу ласку ко мне и снисходительность; вы не поверите, какое всегда сильное и хорошее впечатление оставляет во мне каждое свидание с вами... P. S. Тетрадь замечаний Фонвизиной я вчера прочитал невнимательно и хотел уже было ее отослать, полагая, что я все понял, но, начав нынче опять читать ее, я был поражен высотою и глубиною этой души. Теперь она уже не интересует меня как только характеристика известной, очень высоко нравственной личности, но как прелестное выражение духовной жизни замечательной русской женщины, и я хочу еще внимательнее и несколько раз прочитать ее. Пожалуйста, сообщите мне, как долго я могу продержать эту рукопись и могу ли переписать ее?»
В то время, когда в руки Л. Н. Толстого попали бумаги Фонвизиной, ее уже не было на свете: она умерла девятью годами раньше.
Комментаторы полного 90-томного собрания сочинений Л. Н. Толстого пробовали найти бумаги Н. Д. Фонвизиной (урожденная Апухтина) в архиве П. Н. Свистунова, душеприказчика Натальи Дмитриевны, но отыскать их там не удалось. Между тем «Исповедь» (как и дневник) уцелела в фонде Якушкиных в Центральном архиве Октябрьской революции. Трудно теперь установить, сам ли Свистунов передал эти документы сыну декабриста Якушкина, другу Фонвизина и главному хранителю наследия декабристов, или они попали туда позднее. Главное — у нас теперь есть возможность ознакомиться с «Исповедью» женщины, которую Толстой предполагал сделать главной героиней романа «Декабристы».
«Я происхожу от татарского рода... и неудержима в страстях своих, а с другой стороны — от немцев — народа аккуратного, пытливого, а вместе мечтательного, влюбчивого. Мать обрусевшая немка. Отец образованный татарин, оба православные. У них не стояли дети, кроме меня, последней, единственно уцелевшей, и то, как они верили, еще прежде рождения обреченной Богу для того, чтобы хоть одно дите Господь сохранил им... От матери наследовала я мечтательность и пытливость немецкие, от отца — татарскую сердитую и страстную природу, в высшей степени способность любить и ненавидеть безотчетно... Я была дика и застенчива. Страстно любила свою кормилицу — превосходную женщину, которая, прокормивши меня 4 года, до 9-летнего возраста была моей няней. И дай Бог ей царствие небесное, что не баловала меня, но внушала только доброе и справедливое и непрестанно укрощала мою барскую спесь... От сильного самолюбия я никогда не была довольна собою, все хотелось быть лучше, и потому я не верила, что могу нравиться, все казалось, что если со мною ласковы, то только из жалости, а против жалости восставала вся моя гордость, а потому я была скрытна и не смела — с немногими сближалась, особенно с детьми моих лет... Я искала какой-то высшей чистой человеческой любви...»
Как рождается «духовность» — одна из особенных форм восприятия мира, осознания своего места в нем?