Как мы могли бы предположить, формула «тот, кто украл это» функционально заменяет отсутствующее субъектное имя и создает необходимую для заговора «в действии» уникальность. Специфицированный таким образом человек оказывается подвластным заклинанию, которое, как мы видели, в основном направлено на принесение ему разного рода вреда. И в этом античные таблички, направленные против воров, казалось бы, оказываются функционально тождественными устным заговорам. Отчасти – это действительно так. Но с другой стороны, обращает на себя внимание тот факт, что в античных Justice Prayers, в отличие от традиционных defixiones, как правило, называется имя потерпевшего, тогда как обычные таблички с проклятиями скорее анонимны. Мы полагаем, что именно это имя и является в описанных случаях необходимым субъектным именем заговора, и таким образом схема заговора в данном случае предстает не как «пусть будет плохо НН (укравшему у меня Х)», как можно было бы подумать, а как «Я, НН, прошу божество вернуть мне Х (посредством причинения зла вору)»[15]. То есть – главным message заговора оказывается не месть, а восполнение недостачи. И субъектное имя называется при этом открыто, более того – сам факт его называния оказывается соответствующим приведенному нами «правилу» В. Н. Топорова о необходимости введения ИМЕНИ в текст заговора для его действенности. Таким образом, таблички из Бата – это не совсем проклятия и точнее – не в полной мере defixio; характерно при этом, что на них нет следов гвоздей, которые обычно присутствуют в традиционных свинцовых табличках, содержащих скрытый текст проклятия. Возможно, вывод нуждается в дальнейшей дискуссии.
Как относились к магии в том мире, где жили составители (или составительницы) галльских надписей? В античном мире существовал такой же страх перед колдовством, как в Средневековье. Люди самых разных классов общества, в том числе самые образованные, а впоследствии даже и христиане, искренне верили в действенность табличек. «Нет никого, кто не жил бы под страхом быть скованным страшными заклятиями», – писал Плиний Старший (цит. по [Tupet 1976: 189]). Иногда надгробные надписи сообщают, что погребенный стал жертвой колдовства, как, например, эта эпитафия, процитированная О. Одолланом:
Здесь лежит Энния Фруктуоза [……] судил ей жребий умереть незаслуженной смертью: ибо долгое время она пролежала, скованная (defixa) заклятиями; не отдала она душу как естественный долг природе – ее вырвали у нее силой. Так пусть же или боги Маны или небесные боги отомстят за совершенное преступление [Audollent 1904, cxxi].
Поэтому неудивительно, что, вопреки распространённому мнению о религиозной свободе в античном обществе, магия всегда считалась чем-то преступным, и закон карал тех, кто ею занимался. В «Сентенциях» известного римского юриста Юлия Павла приводится следующая законодательная норма: «Те, кто совершает нечестивые ночные священнодействия или поручает их совершить для того, чтобы кого-либо околдовать, пленить, обязать (obcantarent, defigerent, obligarent), или распинаются на кресте, или бросаются на съедение диким зверям» [Юлий Павел 1998: 140–141]. Слово defigere говорит о том, что речь здесь идет именно о магических табличках. В позднем Риме эта проблема была особенно животрепещущей, так как, по свидетельству Аммиана Марцеллина, императоры опасались порчи в свой адрес и гаданий о своей судьбе и о своих преемниках. Христианские императоры, начиная с Константина, также неоднократно повторяли законодательные акты против тех, кто совершает гадания и наводит порчу. Несколько таких постановлений исходило и от Юлиана Отступника. Например, императоры Валентиниан и Валент издали следующее постановление: «Пусть никто отныне не пытается совершать нечестивых молитв, или магических действий, или кощунственных жертвоприношений». Это преступление каралось смертной казнью (см. подробнее в работе [Чехонадская 2005], откуда и были взяты приведенные фрагменты).
Эти примеры ясно показывают, что на самом деле с юридической точки зрения в поздней империи преследовалась не столько магия как таковая, сколько формы ее злонамеренного применения, что в целом как раз и свидетельствует о религиозной свободе римлян. В более позднем христианском обществе ситуация меняется, хотя – не абсолютно. Ирландские, как и исландские, как и русские законы запрещали использовать магию, причем, конечно, также магию «черную». Но в нашей отечественной традиции последовательно преследовалось обращение к магии как таковой, практически независимо от ее прагматики. Как справедливо пишут авторы предисловия к собранию так называемых «отреченных рукописей»:
15
Текст таблички № 8, напротив, избегает упоминать имя заказчика (автора), но зато указывает имена подозреваемых (автор почти точно уверен в том, что деньги взяли они). Поэтому все равно «срабатывает» правило субъектного имени, но оно должно быть только одно – либо (предполагаемого) вора, либо – пострадавшего!