Оба незадачливых похитителя спали; в ближайшие несколько часов мне ничего не грозило. Я достал из кармана моего знакомца только что подписанное соглашение, разорвал бумагу в клочки и вдруг услышал звонок. Я кинулся к второму японцу и обнаружил у него в кармане свою радиотелефонную трубку. Приложил ее к уху. Говорила жена. Она рассказала, что ранним утром к ней заявились японцы и заставили написать под диктовку записку, угрожая в случае отказа расправиться со мной. Когда она попыталась позвонить мне, один из японцев выхватил у нее из рук трубку и спрятал. Два японца, забрав записку, вылетели на самолете в Киев, а двое других остались ее сторожить. Тем временем жене удалось найти запасную трубку, с помощью которой она и связалась со мной. Наш хутор не сгорел, он цел — японец солгал. Я позвал служителя и велел ему перенести спящих японцев в грузовик. Их заговор провалился[23].
Я решил не сообщать о случившемся в полицию, опасаясь огласки. Но я уверен, что японцы продолжают следить за моей деятельностью.
Теперь вы понимаете, почему нам необходимо сохранять все работы в тайне и почему я вынужден скрывать свою роль в экспедиции, оставаться в тени и выступать просто как летчик, — закончил свое повествование Роздвянский.
Все дружно рассмеялись и стали обсуждать подготовку к экспедиции.
Частная мастерская Роздвянского в Физическом институте Одесского университета превратилась в «святая святых», куда имели доступ только ближайшие соратники профессора. Для всех остальных Роздвянский стал почти недосягаем. Он понимал, что должен соблюдать осторожность — и потому жил отшельником, сторонясь любопытных глаз.
В мастерской работала Галина и один из ассистентов, приехавших вместе с Роздвянским из Киева, Самуил Берестецкий; ему помогал киевский механик Гаврила Грушко. Еще один киевский ассистент, Семен Покотило, и новый сотрудник Иосиф Завала строили новый, гигантский аэроплан в фабричном цеху, расположенном далеко за городом, у лиманов. Самолет строили на государственные средства за счет денег, выделенных на экспедицию Коростеля.
Роздвянский делил свое время и силы между мастерской и цехом; с утра он трудился в университете, а после полудня — в цеху. Требовалась незаурядная энергия, чтобы справиться с обеими задачами. Но Роздвянский давно к такому привык. Еще в Киеве, занимаясь одновременно постройкой самолетов и радионацией металлов, он жил, как говаривал в шутку, «на две души».
В мастерской Роздвянского имелась и стеклоплавильная печь, и литейное оборудование, и «химическая кухня». Была и еще одна, секретная комната, ключ от которой всегда находился у Галины. Там проходил самый таинственный этап подготовительных операций — создание примесей для «черного стекла».
Кипела лихорадочная работа. В мастерской отливали большое количество линз разной величины и формы и изготавливали жестяные емкости для «радионации» металлов. Металлические отливки, с которыми не справлялась мастерская, производились в цеху, где над ними работал один знающий киевский специалист.
Но сердцем мастерской была «химическая кухня». Здесь готовили особую смесь, а затем перетапливали ее в стекло черного цвета, сильно преломлявшее свет. В растопленную массу Галина подливала определенное количество своего таинственного вещества, после чего из этой массы отливались линзы.
На «химической кухне» также наполнялись смесью газов — будущей начинкой сосудов для радионации — прочные антолевые трубки.
Экспедиции, наконец, требовались значительные запасы жидкого, а то и замороженного воздуха для охлаждения аэроплана в жаркой атмосфере пустыни; Роздвянский придумал собственный способ перевозки жидкого и замороженного воздуха в закрытых сосудах[24].
Работа так и горела в руках, но для стороннего человека была совершенно незаметна. Все внимание научного и технического мира было приковано к новому самолету. Роздвянский не делал из него никакой тайны. Всякому, кто интересовался аппаратом, он с такой искренностью и готовностью излагал технические подробности, что могло показаться, будто эта машина — смысл всей жизни профессора.
Только о двигателе Роздвянский говорил с некоторой осторожностью, а на вопросы любопытных отвечал, что у него еще не все окончательно доработано; это никого не удивляло.
В прессе время от времени появлялись сообщения о ходе строительства самолета и интервью с другими участниками экспедиции, которые развивали прямо-таки фантастические планы будущих работ в Сахаре. Читая их, некоторые ученые, возможно, недоуменно пожимали плечами, но не более того — ведь всем известно, что газетчики имеют привычку преувеличивать.
23
Автор не объясняет, однако, куда подевались остававшиеся на хуторе японцы (Прим. перев.).
24
Жидкий воздух имеет очень низкую температуру, а при обычной температуре быстро испаряется и оттягивает тепло из своего окружения. Его можно хранить лишь недолгое время, всего несколько дней, в сосудах с клапанами (для сброса пара); для этого лучше всего подходят т. наз. сосуды Дьюара. Они снабжены двойными стенками, покрытыми тонким слоем серебра, отражающим свет и тепло; между стенками нет воздуха, что препятствует теплопроводимости.