На самом деле, Шульга-Паркс во время проводящихся опытов только прикрывался активностью своей невесты. А сам, с присущими ему талантами и сноровкой, решал свои проблемы, тоже связанные с созданием лекарств. Ну, как решал… С огромным трудом, конечно! И со скрипом! Потому что убогое оборудование институтских лабораторий оставляло желать лучшего. Как и наличие должных ингредиентов, раздражало. Точнее — их почти полное отсутствие. И даже не в сравнении с прошлой жизнью в двадцать первом веке. А потому что не шло ни в какое сравнение с подобными лабораториями нынешних годов в тех же США, или той же Англии. Вот и приходилось изворачиваться с тем, что было. Как говорилось в одной поговорке: «Если нет бумаги, пиши зубилом на скале».
Вот он и стучал по пробникам старым микроскопом, образно говоря, вместо использования нового инструмента, которого уже хватало за рубежом. А вместо дефицитных ингредиентов, использовал порой весьма вредные отходы. Сложно, с огромными трудностями, но кое-какие результаты появлялись. Особенно много времени уходило на возню с препаратом, называемым официально круцин. Тот самый препарат, который ещё два года назад создали микробиологи Григорий Роскин и Нина Клюева. Якобы с его помощью можно было лечить раковые заболевания. И в прошлой жизни Киллайд собрал достаточно информации по этому препарату, но так и не выяснил до конца: почему его перестали выпускать и насколько оно было эффективно в первые годы своего появления. И было ли эффективно вообще.
Правда непосредственно в институтской лаборатории студент никак не упоминал официальное название, и саму суть удачно скрывал под эгидой иных простейших исследований.
Вокруг этого изобретения имелось много тайн и недосказанностей, нераскрывшихся в прошлой жизни даже такому существу, как мемохарб. Супружеская пара учёных вроде как добились ошеломляющих результатов, при создании своего детища, но только в первое время. А почему? Почему это не стало панацеей на все времена и во всех странах? Почему произошёл сбой?
На эти вопросы могла ответить истерическая обстановка в стране, существующая в те годы, всё больше нагнетаемая шпиономания, всеобщее недоверие и сволочное отношение друг к другу в научных кругах. Вначале никаких запретов на контакт и сотрудничество с союзниками СССР не было. Министр (тот же Смирнов) разрешил своему заму даже поехать в Америку с образцами и с опытной партией круцина. Полгода там шла реклама и пропаганда, закладывались основы совместного производства, вышла в печати монография открытия и, вроде как, наметился существенный рывок в практической реализации великих планов по борьбе с раковыми заболеваниями.
Но к началу сорок седьмого года о круцине стало известно Сталину и он буквально взбесился от негодования: «Кто посмел такое уникальное средство отдать капиталистам?! Это же совершеннейшее предательство!» Ефим Иванович Смирнов тут же открестился от своего зама, ханжески негодуя о якобы самоуправстве знаменитого на весь мир биолога.
С самими изобретателями обошлись, мягко выражаясь, не настолько строго. С ними вождь советских народов даже лично соизволил побеседовать, пообещав при этом всемерную помощь в дальнейших исследованиях. Так гласила официальная версия. А вот дальше начались неприятности. Супружескую пару учёных чуть ли не убили морально во время «суда чести», когда коллектив и общественные обвинители захлёбываясь слюной обвиняли коллег в непосредственном контакте с предателем родины и с иноземным шпионом. Григория Роскина довели до инфаркта. Нину Клюеву превратили в озлобленную на весь мир мегеру.
Дальше — больше. В их лаборатории стало тесно от надзирающих, бдящих на каждом повороте. И как можно спокойно работать под дулами автоматов? Вот с той поры и пошло что-то не так. Действенность круцина стала резко падать, а в начале шестидесятых его вообще сняли с производства. Причины назывались разные, вплоть до тайного саботажа самих учёных. Многие открыто кричали о жульничестве, обзывали создателей круцина лжеучёными. Или утверждали, что созданные микроорганизмы со временем мутировали и перестали уничтожать раковые клетки.
Вот всё это Шульга-Паркс и собрался лично перепроверить в институтской лаборатории. Суть процесса он прекрасно знал, как вырастить культуру трипаносомы, использовать, не убивая её — тоже. Да и как мемохарб, доживший в прошлой жизни до конца тридцатых годов двадцать первого века, мог дать фору в знаниях даже такому учёному как Григорий Роскин. Ко всему, именно раскрытие тайны круцина, а впоследствии и правильное его производство, могло вывести таких «помощников» как Бельских и Шульга в когорту неприкасаемых талантов государства. Хотя и с остальными лекарствами Киллайд продолжал работать в меру наличия и поступления (а чаще всего покупки частным образом) должных ингредиентов. Но вот прояснить такое открытие как круцин, он попытался в первую очередь.