Но несколько основополагающих, формирующих личность характеристик Лаврентия удалось рассмотреть вполне отчётливо. Первое, что вызывало непроизвольное уважение: широчайший круг познаний и редкое, всё перебивающее желание учиться. То есть этот человек всегда стремился познать новое и скрупулёзно разобраться во всех деталях. В общем — это подтверждало большинство исторических ссылок и утверждений. Современники, если говорили честно, всегда признавались: обмануть Берию невозможно. Даже в заведомо глухих и сложных дебрях механики, атома, сельского хозяйства, геологии, криминологии (да чего угодно!) он мог разобраться и докопаться до истины. А чтобы всему этому научиться и во всём разобраться, спал он не больше трёх часов в сутки. Чаще — всего лишь два часа. Иначе он не справился бы с невероятным объёмом возложенных на него задач и с совмещением сразу нескольких должностей.
Естественно, что простой человек не выдержит такой жёсткий режим, тянущийся многие годы. Что лишний раз подтверждало некие особенные силы и умения, присущие только аза высокого, если не наивысшего ранга.
Второе: непереборчивость средств, используемых для достижения поставленной цели. В этом маршал Советского Союза (имелось у него и такое звание) очень походил на крайне прагматичного Киллайда Паркса, чем нравился ему и вызывал симпатию.
Также вызывала симпатию и третья характерная деталь: главный куратор МВД очень трепетно, с большой любовью относился к своей семье. С семнадцати лет полностью содержал как свою мать, так и глухонемую сестру. Любил жену Нино и обожал сына Серго. Но при этом не устоял перед чарами молоденькой Валентины Дроздовой, с которой вступил в тщательно пока скрываемую связь. Как помнилось по прошлой жизни, Валентина даже родила дочку от этой связи. Хотя, в общем-то двоежёнство для пьетри не было каким-то неуместным или неправильным, поэтому ни капли осуждения не возникло в его восприятии.
Четвёртое: Лаврентий Павлович ничего не боялся. Нм пыток, ни каторги. Ни забвения. В том числе и смерти не страшился.
Ну и пятое, самое главное: Берия никогда не стремился к полной, безоговорочной власти. Нисколько не завидовал Сталину и ни за что не хотел бы оказаться на его месте. По крайней мере, так ощущалось на данное время, конец сорок седьмого года. Скорей наоборот, всячески поддерживал вождя, восхищался им вполне искренне и старался скрупулёзно выполнить любое поручение. Или направить в правильное русло энергию подчинённых, на которых возлагалось ответственное поручение.
А почему поручения не всегда выполнялись? И на это мелькнули ответы в чужом сознании. Вся беда была в кадрах! Вернее в их достойном наличии. Кто бы ни приходил на новые командные должности, кто бы не поднимался на высокие ступеньки власти, и как бы перед тем он не выглядел честным и правильным, все они (или почти все!) превращались за короткое время в скрытых, «ползучих» саботажников. Ведь проверить их деятельность на все сто — никак не получалось. Вот командиры назначенных направлений и чудили, находя миллионы причин с отговорками для своего оправдания. Это им удавалось на порядок легче, чем самим, закатав рукава взяться за исправление недостатков.
Вот и получалось, что кадры были — а опереться на них во всём, не получалось при всём желании. И какой выход? Всех расстрелять, посадить, отправить на каторгу? После чего остаться в гордом одиночестве? Окружив себя только туповатыми, пусть и преданными охранниками? Вот тут и приходилось Лаврентия Павловичу (как и самому вождю, по твёрдому убеждению Берии) довольствоваться хоть чем-то. С зубовным скрежетом и с душевными муками, они вручали командные вожжи не идеальным исполнителям, а просто самым лучшим из сонма худших. После чего, пользуясь угрозами самого высшего толка (вплоть до смертной казни) заставляли хоть как-то крутиться колёса индустриального, политического и общественного развития страны.
Сложно… И уж, по крайней мере завидовать, товарищу Берии, не приходилось.
Кстати, и с «преданными» охранниками вокруг него оказалось не всё так просто. Из семерых (пятерых, если точнее), «перенастроенных» мемохарбом на разные варианты действий, двое, в том числе и один пакри, работали на иную, политическую группировку, созданную в верхушке партийной элиты. А ещё один из «простых» — вообще являлся затаившимся агентом некоей, очень мутной организации непонятного толка. Пока он никакого вреда не совершил и никому никакой информации не передавал, но как только на него выйдут или подадут условный сигнал, будет готов на всё. Вплоть до уничтожения объекта своей охраны. Потому что его крепко держали за причинное место опасным компроматом на него, на его родителей, и на его жену. Да и детей не пощадят, в случае малейшего неповиновения.
Вот такая она — до мозга костей «верная» охрана. А копнуть глубже их подноготную, то чуть ли не половина из проверенных чекистов те ещё вурдалаки и предатели. Да и со второй половины хватает личностей, о которых можно сказать «себе на уме». Кто садист. Кто карьерист. Кто стяжатель. Кто вообще тихо помешанный.
Ну и делая краткий выводы из того, что удалось Киллайду подсмотреть в сознании главного куратора МВД, куратора «атомного проекта», и куратора ещё нескольких направлений: вполне адекватный и целенаправленный человек действует на своём месте. Крайне жёсткий и прагматичный. Работает на износ. Никого, в том числе и себя, не щадит. Готов на всё ради поддержки Сталина. Реалист. Пусть излишне, но вполне в духе времени полон подозрений. Очень грамотный. И прекрасно понимает, что исправить положение в стране к лучшему — в ближайшие годы не удастся.
То есть в основном, если не вдаваться в детали, планам мемохарба — Берия вполне соответствовал. И этими соответствиями можно толково воспользоваться. Или наоборот, усугубить…
Ну и сам Сталин, в свете новых откровений, стал всё больше высвечиваться во всей своей исторической многогранности. Наверняка личность более сложная и неоднозначная. Скорей всего тоже аза, по своим характерным воздействиям на окружающих. Причём более сильный и не в пример более опасный аза. И, скорей всего, на Иосифа Виссарионовича не удастся воздействовать даже косвенным образом.
«Но прорываться к нему на прямой контакт, всё равно придётся! — рассуждал Шульга-Паркс. — Только как этот контакт устроить? Как залегендировать причину такой встречи вождя гигантской страны, с каким-то юным, никому не известным студентом?.. Хотя… почему неизвестным?.. Если правильно всё подать в нужные уши, то некий вундеркинд, в таком возрасте добивающийся успехов в создании новых лекарств — это реальная причина для личного знакомства».
Но всё это откладывалось на неопределённое будущее… Потому что Лаврентия жёстким внушением достать не удалось, как мемохарб ни старался. Разве что некие проблески вторичного воздействия смогли прорваться к сознанию важного визитёра. И хорошо, хоть экстраполировалась основная мысль:
«Очень, очень познавательно и интересно! Надо будет почаще встречаться с этим Дороговым и с его помощником лаборантом. Очень перспективные личности!»
Усвоилась ли эта мысль в чужой голове?.. Оставалось лишь ждать ответа на этот сложный вопрос. А вот долго ли ждать? Неделя? Две?.. Три?..