Петухов опаздывал. В это было трудно поверить. Он был из тех людей, которые никогда никуда не опаздывают. Конечно, его отсутствие можно было объяснить просто: сенокос, аврал перед обещанными дождями… Но, во — первых, было уже почти девять вечера, а во — вторых, не пойти на фильм «За миллион лет до нашей эры» Петухов не мог по определению. Видимо что‑то случилось.
Перед клубом уже собралось довольно много народу. Становилось шумно — зрел аншлаг. Разгоряченная очередь в билетную кассу курилась табачным дымом, за кустами что‑то размеренно булькало, на асфальт с легким шорохом опадала шелуха семечек.
Шухов рассеяно отвечал на приветствия, ища глазами Петухова. Тот не появлялся, хотя время уже поджимало. Наконец, двери клуба были открыты и народ дружно устремился в зал, увлекая за собой контролеров.
Володька Шухов попал в трудное положение: войди он в зал — Петухов не попадет на фильм. С другой стороны, не прийди тот вовсе, он оказывался в дураках при наличии двух входных билетов. Фильм, как только на клубе появилась новая афиша, стал усиленно нахваливать их приятель Ильюха — студент из Питера, проходивший в хозяйстве свою дипломную практику. По рассказам студента Шухов знал ленту почти наизусть, но так хотелось самому увидеть динозавров, других доисторических тварей… Если бы Шух, как все называли Володьку, не был в школе двоечником и не пошел после армии работать на приборный завод — он бы наверняка стал палеонтологом.
Все‑таки дружеские чувства взяли верх. Шухов решил ждать до последнего. Но топтаться на месте было уже выше его сил. Он отправился встречать Петухова.
Солнце село. Высоко над лесом еще догорали облака, а на дорогу уже стали наползать сумерки. В какой‑то сотне метров от грунтовки начинался крутой склон. Там, внизу, поле переходило в заливной луг. Ни луга, ни реки не было видно. Лишь верхушки ракит, росших вдоль берега, показывали дальнюю границу сенокоса.
Сам того не замечая, Шухов с каждой минутой ускорял шаг. Он был зол. Он злился на себя, на Петухова, на звон комаров, на щебет и писк лесной мелочи, которые крайне раздражали его. А в это время на экране уже мелькали первые кадры фильма, унося зрителей к началу времен.
Миновав еще один поворот, Володька поравнялся с большим просветом между деревьями и невольно остановился.
Эту картину невозможно передать словами. Ее надо было видеть. Впрочем, нет, ее надо было УВИДЕТЬ. На краю поля, у самой опушки, стояло несколько роторных косилок, называемых в просторечье кирами.* Их неуклюжая массивность, красивый изгиб погрузочных желобов на фоне угасающей зари подхлестнули его воображение. Мгновение — и нет совхозного поля, нет косилок, нет двадцатого века…
В полном безветрии теплого летнего вечера перед ним возникла картинка, выхваченная мыслью из КИР — косилка — измельчитель роторная.
глубин Времени. Там, где только что стояли киры и сосны Шухов увидел несколько молодых игуанодонов, жадно припавших к зелени саговника. Они спешили, стремясь набить желудки до наступления темноты.
Густой после недавнего дождя воздух кружил голову незнакомыми ароматами. Стояла полная тишина. Все выглядело очень реально, однако что‑то было не так, чего‑то в этой экспозиции явно не доставало. Не хватало какой‑то очень существенной детали. Тираннозавра! Да, рядом с игуанодонами не было тираннозавра! Никто не убивал, не терзал, не пожирал свою травоядную жертву, как это обычно бывает на иллюстрациях в книгах.
Вспомнив тираннозавра, Володька почувствовал себя неуютно.
И тут раздался рев. Он нарастал, приближался.
То, что в следующую минуту появилось из‑за склона, нельзя было назвать головой. Это трудно было назвать челюстями. Зубы. Два ряда кинжаловидных зубов хищника. Зубы, которые могли лишь вонзаться, хватать, тащить. Затем показалось уродливое узловатое тело. Вот она, недостающая деталь! Ткаппогаигиз гех — гроза мелового периода, овеществленное зло, материализованный ужас…
Раскачиваясь из стороны в сторону, чудовище быстро приближалось к игуанодонам. Те, словно оцепенев, не в силах были сделать ни шага.
Шухов попятился. Движение привлекло внимание ящера. Он повернул в его сторону. От хлынувшего в кровь адреналина онемела поясница. По телу прокатилась анестезирующая волна страха. Если бы Володька тут же не бросился бежать, то ужас наверняка бы парализовал его, как это иногда бывает во сне.
«Так вот почему не пришел Петухов… Эх, Петька… Но откуда… откуда здесь эта мерзость?.. — думал Шухов, вылетая за поворот. — Только бы не упасть…»
Мысли его пришли в совершеннейший разлад. Они то скакали вприпрыжку, то замирали, то, сломя голову, уносились прочь. Шухов слышал за спиной треск