Хотя куда как большую боль испытывали сами солдаты, разбившие в кровь костяшки пальцев; в конце концов все отступились, расположились в углу конюшни на куче соломы и принялись дуть на отбитые пальцы, заверяя друг друга, что проломить столь крепкий череп — все равно что проломить каменную стену босой ногой.
— Итак, по рукам? — настаивал Педраса.
— По рукам.
— И когда?
— В субботу.
— Где?
— Прямо здесь.
Канарец Сьенфуэгос нисколько не возражал, и к полудню следующей субботы уже стоял у ворот крепости с мешком золота и самой обаятельной улыбкой на лице. Там его уже дожидались человек тридцать встревоженных болельщиков, заключивших пари, писец со стопкой бумаги, а также изрядное количество зевак, пришедших поглазеть на бесплатное представление.
Канарец тем временем якобы бесцельно слонялся по широкому двору крепости, стараясь меж тем запечатлеть в памяти все до малейших деталей и в то же время гадая, за каким из зарешеченных окон томится его любимая.
Со стороны он казался спокойным и безразличным, как будто пришел поиграть в кости с друзьями. Он так непринужденно болтал и шутил с Педрасой, словно его сердце не терзала тревога, что через считанные минуты он может потерять все свои скудные сбережения.
Конюшня была весьма просторной, к тому же из нее убрали четыре перегородки, чтобы было побольше свободного места и все могли разместиться с комфортом — не считая, конечно, того случая, если привязанный к столбу могучий зверь вдруг сорвется с привязи.
— Красивое животное! — воскликнул Сьенфуэгос, любуясь кобылой. — Жаль!
Он положил мешок с деньгами на маленький столик, за которым восседал писец; тот, в свою очередь, выложил семьсот мараведи и тут же составил договор, и его подписали все участники предстоящего действа; уладив финансовую сторону дела, Сьенфуэгос снял рубашку, выставив напоказ мускулистое тело истинного атлета.
Послышался восхищенный ропот; какая-то девица легкого поведения, которой посчастливилось проникнуть на это зрелище, даже вздохнула; пока Сьенфуэгос медленно обходил привязанное к столбу животное. Мул обеспокоенно фыркал, словно предчувствуя, что это сборище любопытных не сулит ничего хорошего. Мало-помалу голоса стихли, и во дворе крепости воцарилась тишина в предвкушении схватки человека и животного.
Канарец пристально осмотрел мула, заглянул ему в глаза, затем сжал правый кулак и стал растирать его ладонью другой руки, словно желая разогреть.
— Имейте в виду, вы можете ударить только один раз! — напомнил лейтенант Педраса. — Только один!
— Я знаю, — коротко ответил тот. — Поэтому и стараюсь сделать все так, чтобы вы остались довольны. Если мул не нагнет голову, у меня не выйдет.
— Простите.
В конюшне вновь воцарилась тишина; все взоры были устремлены на его кулак, который начал медленно подниматься, а канарец тем временем вполголоса бормотал какие-то ласковые слова и тихонько пощелкивал языком, пытаясь успокоить мула, который, уже чувствуя что-то неладное, подозрительно на него косился и отворачивал голову.
— Спокойно, моя хорошая! — прошептал он. — Опусти голову, или нам придется проторчать здесь весь день.
Одной рукой он погладил ее холку, крепко взял за храп, пытаясь нагнуть мулу голову в нужное положение; когда же ему и это не удалось, Сьенфуэгос попросту ухватил животное за губу и слегка потянул ее вниз, преодолевая упорное сопротивление мула.
Животное лишь на мгновение склонило голову, но этого оказалось достаточно, чтобы канарец успел нанести ему резкий удар кулаком прямо между глаз.
На долю секунды время, казалось, остановилось; все затаили дыхание от волнения и страха; когда же все уже решили, что ничего не произойдет, у мула внезапно подкосились ноги, и огромное животное рухнуло к ногам Сьенфуэгоса.
А тот спокойно направился к столу писца, сжимая и разжимая пальцы пострадавшей руки и многозначительно качая головой.
— Силен был зверь, я вам скажу! Чуть руку не сломал! — он повернулся к лейтенант Педрасе, который застыл на месте с разинутым ртом, не желая верить своим глазам. — Теперь вы понимаете, почему я не могу понижать ставку?
Очень медленно, словно опасаясь, что в любую минуту животное может подняться и ударить копытом, зеваки начали подходить к упавшему мулу; самые смелые вставали перед ним на колени, желая убедиться, что это вовсе не трюк и не обман, и мул действительно мертв, как конь Атиллы.