Увидев новую лужу крови на своей уже совсем бурой от нее подушке, несчастный затравленный наемник провел остаток утра на грани бреда и безумия, лежа под пальмой с видом на синее море и горько рыдая, словно заблудившийся в темноте ребенок. Он был не в силах избавиться от ужасной мысли, что в скором времени окажется в адском пламени, где ему суждено гореть до скончания веков.
Образование и образ мыслей человека того времени были таковы, что суеверный солдат удачи принял за чистую монету любую выдумку, которую сочинил бы канарец, ему и в голову не приходила мысль, что для решения проблемы можно просто покинуть дом, ведь он был уверен, что демоны способны найти его где угодно.
Гусман Галеон по прозвищу Силач оставался единственной его надеждой на спасение, и единственным в мире человеком за исключением капитана Леона де Луны, которому не было на него плевать, готовым хоть чем-то ему помочь, и с ним Турок мог поделиться своими страхами и тревогами. А потому нужно ли говорить, с каким нетерпением Турок ждал его в тот вечер на постоялом дворе, чтобы Сьенфуэгос помог ему расправиться с демонами.
Из-за страха и слабости неспособный даже есть, Турок находился на пределе возможностей, страшная боль, угнездилась у него в затылке, а голова раскалывалась так, будто вот-вот взорвется, даже глаза было тяжело открывать.
— Я умираю! — хрипло прошептал он, едва канарец сел рядом. — Я умираю, вы даже не представляете, насколько ужасна моя агония, ибо это смерть без надежды на будущее возрождение. Помогите мне! — прорыдал он в безнадежном отчаянии. — Избавьте от ада, и я стану вашим рабом до конца своих дней!
— Мне не нужен раб, — честно ответил Сьенфуэгос. — Мне нужен верный друг. Можете на меня положиться! А теперь постарайтесь взять себя в руки и съешьте хоть что-нибудь, — он жестом подозвал трактирщика.
— Не могу!
— Ну хотя бы немножко бульона.
Ложку за ложкой, словно ребенку или парализованному, канарец принялся вливать бульон ему в рот, после чего почти волоком дотащил до скромной хижины, где уложил на кровать, уже настолько залитую кровью, будто на ней резали свинью.
Затем он почти силой заставил Турка проглотить некое зелье, после чего тот заснул глубоким сном. Убедившись, что наемник беспробудно спит, канарец стал искать среди пальмовых листьев на высокой крыше хижины тайные укрытия летучих мышей. Он промучился больше часа, прежде чем пришел к выводу, что найти их в потемках практически невозможно. А значит, придется отыскать другой способ выманить их из убежища.
И тут он вспомнил один из любимых трюков сиамских близнецов Кимари и Аяпель. Порывшись в котомке, он извлек из нее три толстые сигары, изрядный запас которых всегда держал при себе, раскрошил их, высыпал крошки в глиняный горшок и поджег.
Спустя десять минут густой дым заволок все пространство душной комнаты и добрался до того места, где мирно отдыхали летучие мыши; спустя еще десять минут первая тварь вылетела на свет и беспорядочно заметалась, снова и снова ударяясь о стены хижины.
Выглядела эта картина настолько забавно, что Сьенфуэгос не смог удержаться от смеха, глядя как бедные летучие мыши, кувыркаясь, будто пьяные, бьются о стены, словно живые мячи, пока он, наконец, не изловил их одну за другой, накрывая сверху плащом, и затолкал всех обратно в корзину.
Корзину с мышами он спрятал в кустах, у подножия растущего неподалеку высокого дерева, после чего растянулся на песке пляжа и спокойно проспал до самого утра.
Когда несчастный Бальтасар Гарроте открыл глаза, перво-наперво он увидел распятие, из-за которого ему улыбался канарец.
— Они не пришли! — сообщил тот. — Я караулил всю ночь, держа в руках вот это — и они не пришли.
Турок, не в силах сдержать своих чувств, поцеловал ему руку, словно святому.
— Храни вас Господь! — воскликнул он. — Храни вас Господь и дева Мария!
— Как вы себя чувствуете? — осведомился канарец.
— Лучше! Намного лучше!
— Вот и чудесно! А теперь вам лучше побыть на солнышке, а я принесу что-нибудь поесть. Сегодня ночью я тоже побуду с вами, и если мне и на этот раз удастся прогнать демонов — вы спасены!
— Вы так думаете?
— Само собой! — потрясающая наглость канарца, казалось, не знала границ, и его убежденность в конце концов заразила несчастного наемника, готового ухватиться за любую соломинку.