Анакаона прибыла в паланкине, который несла целая дюжина носильщиков, в сопровождении трех десятков воинов и колдуна-целителя; при виде его Сьенфуэгос понял, что принцесса по-прежнему питает самую искреннюю привязанность к донье Мариане Монтенегро и готова защищать ее даже ценой своей жизни.
— Как можно скорее возвращайтесь в город, — велела она канарцу. — И скажите вашему капитану, чтобы он через три месяца привел корабль в Харагуа. А пока в ее положении лучше избегать морских путешествий.
— Она может потерять ребенка? — с тревогой спросил Сьенфуэгос.
Горделивая индианка поглядела в сторону целителя. Несмотря на то, что беспощадное время и бурная жизнь оставили на ее лице неизгладимый след, она по-прежнему была красива. Целитель, в это время осматривающий больную, молча кивнул, отвечая на невысказанный вопрос.
— Яуко считает, что всё будет в порядке, а я доверяю ему больше, чем любому из ваших лекарей, которые только и умеют, что ставить припарки да пускать кровь. Так что она попала в хорошие руки, и теперь ее ребенок родится здоровым и сильным. Можешь не сомневаться.
— А как же люди губернатора?
— Мое королевство огромно и утопает в густых лесах. Даже все войско твоих могущественных королей не сможет ее там найти. Можешь быть уверен, как только твой корабль причалит к берегам Харагуа, донья Мариана и ее ребенок окажутся на его борту.
Трудно было усомниться в словах королевы, пусть даже полуголой туземной королевы, украшенной перьями, но все же канарец задержался еще на четыре дня, дожидаясь, когда больная почувствует себя лучше.
Кризис миновал, и забота близких, несомненно, принесла ее здоровью больше пользы, чем все усилия Яуко, так что ко времени ухода Сьенфуэгоса Ингрид настолько поправилась, что тот смог с ней поговорить, хотя беседа не обошлась без слез и упреков.
— Но почему ты уходишь? — рыдала она. — Неужели нам не суждено быть вместе дольше трех месяцев?
Канарец не собирался ей признаваться, что решил раз и навсегда покончить с их извечной проблемой по имени капитан де Луна, а потому решил перевести разговор на другую тему, которая беспокоила его ничуть не меньше.
— Ты же знаешь, что мы никогда не будем чувствовать себя в безопасности на Эспаньоле, и сейчас настало время задуматься о будущем, — произнес он. — И первым дело мне нужно отправиться на наш корабль, где каждое полнолуние ждут от нас известий.
— Это мог бы сделать и Бонифасио.
— Мог бы, не спорю, — согласился Сьенфуэгос. — Но вряд ли он сможет убедить Луиса де Торреса, капитана Соленого и всех остальных основать новую колонию, где до нас не дотянутся руки Инквизиции и монархов.
— Ты полагаешь, так будет лучше для нас? — спросила она, готовая принять любое решение главы семьи.
— Уверен, что и ты думаешь так же, — спокойно ответил он. — А что нам еще остается? Вернуться в Европу?
— Нет, — снова покачала она головой. — Никогда. Ни Гаитике, ни Арайя, ни даже Бонифасио не смогут там жить. — И это не то место, где бы я хотела видеть своего ребенка. Наше будущее — здесь, остается лишь решить, где именно.
— Это зависит от того, сколько нас будет и кто захочет последовать за нами, — Сьенфуэгос сделал широкий жест рукой, словно хотел обнять весь мир. — В этом море множество прекрасных островов, где горстка мужчин и женщин, решивших бросить вызов обществу, вполне могла бы жить свободно и счастливо. Вопрос лишь в том, чтобы найти такой остров.
— Возможно, найдется достаточно мужчин, которые захотят последовать за нами, — согласилась Ингрид. — Вот только где взять женщин?
— Думаю, их тоже можно найти.
— Как? Купить или захватить силой? — безнадежно пожала она плечами. — И то, и другое кажется мне одинаково мерзким.
— Возможно, Анакаона могла бы их нам предоставить, — без особого смущения предположил Сьенфуэгос.
— Я не стану просить ее об этом, — возмутилась Ингрид. — Еще несколько лет назад, когда мы только приехали сюда, сотни девушек посчитали бы за честь принять участие в столь благородном деле, да еще в компании «отважных испанских кабальеро», — тут она глубоко вздохнула. — Но теперь все изменилось, и те немногие, что смогли выжить, не став при этом рабынями или проститутками в Санто-Доминго, хорошо уяснили, что никакие это не «отважные кабальеро», а просто злобные и крайне эгоистичные существа, которые считают их не более чем обезьянами.
— Возможно, мы смогли бы убедить их в том, что существуют совсем другие испанцы, способные любить и уважать их так же, как любую европейскую женщину.