— Что же нам теперь делать, сэр Алонсо? — вопрошает пузан, и я вижу, что он совсем пал духом.
— Идти обратно, дружище Белли, — улыбаюсь я.
— Не надо было нам садиться в этот лифт, — скорбно качает он головой, пытаясь таким образом сгладить упрёк. — Я же говорил, что…
Я хлопаю его по плечу, не давая договорить. Его нюни мне сейчас совершенно ни к чему. Хлопаю и решительно поворачиваю обратно. Толстяк вздыхает и плетётся за мной. Он исходит потом от страха, бесконечной беготни и тяжёлой сумки с деньгами.
Я снова считаю повороты — теперь уже налево.
За очередным, тридцать шестым поворотом коридор вдруг обрывается, а дыхание перехватывает от бешеного холодного ветра и высоты. Под нашими ногами — провал высотой в семьдесят девять этажей. Над нашими головами — серая хмарь вместо неба. Из этой хмари траурно-медленно опадает на город снег. Мы стоим на длинном и узком — не более полутора метров в ширину — заснеженно-обледенелом выступе над пустотой, в которой погряз город. Нас того и гляди сдует.
Красная дорожка, которая теперь свисает в пропасть и полощется на ветру, вдруг сдвигается с места и, медленно, как эскалатор в «Ховард трэйд билдинг», двигаясь по скользкому паркету, везёт нас к бездне. Далеко внизу, в полной тишине, наполненной только свистом ветра, по улицам-шнуркам ползут блохи-машины.
Краем глаза я вижу лицо Понча. Глаза его выпучены и заиндевели ужасом — пялятся в пропасть.
— Что это, Белли?! — кричу я. — Ты что-нибудь понимаешь?
— Не больше вашего, сэр, — мычит Понч. — Боже! Я боюсь высоты!
В какой-то момент, пока мы пятимся обратно, Понч оскальзывается и валится на дорожку, которая пытается утащить нас в пропасть. Сумка с деньгами выпадает из его разжавшихся пальцев и, переваливаясь с боку на бок, как неуклюжий увалень-пингвин, катится к краю.
Закричав, я прыгаю к ней, хватаю холодную ручку, едва не на полкорпуса соскользываю за сумкой в бездну. Дыхание перехватывает, рот открывается в безголосом крике, глаза лезут из орбит. Кажется, в штанах становится мокро. Уже приготовившись к полёту, чувствую, что Белли успел схватить меня за ноги и держит и пытается втянуть на узкий островок тверди. А дорожка, подначиваемая ветром, медленно-медленно, но тянет нас к краю бездны.
Мы барахтаемся на ней несколько минут, неумолимо приближаясь к смерти. Наконец, Пончу удаётся втащить меня назад. Я так и не выпустил сумку с деньгами из одеревеневших пальцев.
Мы встаём и, осторожно выбирая каждый шаг, держась друг за друга, поворачиваем назад.
— Алонсо, Алонсо… — слышу я голос, который едва способен перекричать вой ветра.
Подняв глаза, вижу старика в инвалидной коляске. Коляска стоит в начале коридора. Старик сидит в ней, свесив седую голову на плечо. Его иссушенное старостью лицо туго обтянуто кожей, больше похожей на древний пергамент с полустёршимися письменами. Глаза без всякого выражения смотрят на нас.
— В кого ты превратился, сын мой! — продолжает старик и голова его дёргается и подрагивает вслед каждому слову.
— Кто ты? — кричу я, выдёргивая из-за пазухи пистолет. — Какого чёрта тебе надо? Зачем ты завёл нас сюда?
— Вы сами себя сюда завели, — трясёт головой старик. — Разве такую дорогу я для тебя готовил, Алонсо? Что же ты наделал, мой мальчик! Когда, где потерял ты себя и свою веру?
Теперь я узнаю его. Опять он!
— Выведи нас отсюда, чёртов старик! — кричит Понч и тоже трясёт своим «Сфинксом». — Я смертельно боюсь высоты!
— А ты, Белли, — переводит старик взгляд на моего спутника. — В кого превратился ты?!
Этот толстый болван стреляет. Пуля дырявит стену где-то за головой старика. Я бью пузана по рукам, опуская ствол вниз. От неожиданности он делает ещё один выстрел. Пуля чмокает пол и, взвизгнув у меня над ухом, улетает убивать снежинки.
— Белли, не будь идиотом! — кричу я. — Ты совсем уже двинулся от страха.
— Откуда этот старый хрыч нас знает?! — шепчет Понч.
Скрип-скрип… скрип-скрип…
Коляска, медленно тронувшись с места, катится нам навстречу.
Тот мосток, на котором мы с Белли балансируем, слишком узок — не более полутора метров в ширину, — чтобы нам удалось разминуться с безумным старцем.
Мне не до болвана Понча. Я прыгаю вперёд, подскакиваю к старику, хватаюсь за поручни коляски и резко, одним движением направляю её к краю коридора — в пропасть.
Понч в этот момент оступается на скользкой дорожке. Я хочу помочь ему, но теряю равновесие, не рассчитав толчок, и делаю невольный шаг вслед за коляской…
Я звал её Суити. Не помню её настоящего имени. Оно было не столь благозвучно и притягательно. А Суити мне нравилось и точно отражало суть. Или мне казалось, что отражало. Во все стороны.