– Хорошо. Идемте, Матвей Иванович. – Девушка распахнула дверь и жестом предложила Матвею выйти первым.
Выходя, Мажаров затылком ощутил провожавший его взгляд Аделины.
Анна
– А это у нас, так сказать, кухонный блок, – раздался за моей спиной звонкий голос администратора клиники. – Аделина Эдуардовна не любит название «пищеблок», потому называет это кухней. А это – знакомьтесь – Анна Александровна Тихомирова, наш шеф-повар и вообще волшебница.
Я повернулась от раковины, где только что сортировала почищенные помощницей тушки кальмаров, и увидела перед собой высокого выбритого наголо мужчину в одноразовом синем халате поверх туго обтягивавшей бицепсы и широкую грудную клетку белой водолазки. Он смотрел на меня, чуть наклонив вправо голову, и протягивал руку:
– Матвей Иванович Мажаров, новый хирург.
– Анна. – Я проигнорировала протянутую руку, потому что моя была в перчатке и с нее стекали капли воды.
– Значит, это вы – тот самый легендарный шеф-повар, о котором столько говорят?
Я смутилась еще сильнее:
– Ерунда какая-то…
– Хорошенькая ерунда! – вклинилась Аллочка. – Вы ее не слушайте, Матвей Иванович, Аня у нас девушка скромная. Но как только вы попробуете то, что она готовит, – все, считайте, что попали в плен.
– Алуся, перестань, а? – жалобно попросила я, мечтая уже только о том моменте, когда новый хирург выйдет наконец из моего подземного царства.
– Нет, не перестану. Вы, Матвей Иванович, непременно расскажите Ане, что вы любите и не любите есть, и можете быть уверены в том, что она это запомнит.
– Это у вас тут что же, ко всем такой подход? – удивился он, и Алка, зараза, засмеялась:
– Нет, только к избранным.
– Ну, что ты ерунду говоришь? – перебила я, чувствуя, как пылают щеки. – Мы и у пациентов всегда выясняем, кто что любит и не любит, чтобы пребывание здесь было максимально комфортным. Так Аделина Эдуардовна говорит.
– Похоже, начальница ваша тут в большом авторитете, – заметил новый хирург, и я мгновенно почувствовала укол неприязни к нему:
– Не надо ее так называть.
Его брови удивленно взметнулись вверх.
– Я разве что-то обидное сказал? Наоборот, с почтением. Такая молодая женщина – и такое уважение.
– Она очень хороший человек, ее все любят. А сейчас, если вы позволите, мне надо вернуться к приготовлению обеда. На стенке у двери висит блокнот, найдите там чистую страницу, напишите свое имя и перечислите, пожалуйста, то, что любите и не любите. И есть ли аллергия на продукты, – проговорила я заученную фразу почти механическим голосом и отвернулась к раковине.
– Извините, что оторвали вас, – произнес новый хирург за моей спиной. – Было приятно познакомиться.
– Взаимно, – буркнула я, не оборачиваясь, и, наскоро побросав подготовленные тушки кальмаров в большую чашку, ушла в основное помещение кухни, где располагались плиты и рабочие столы.
На самом деле мне это знакомство не принесло ничего приятного, скорее – наоборот. Много лет я приучала себя не замечать мужчин, не впускать никого в свое сердце, не привязываться к кому-то. И тут, когда я почти сумела справиться со всеми соблазнами, чтобы иметь возможность заниматься только работой, вдруг появляется этот Матвей… Нет, я не могу себе позволить никаких симпатий, никаких романов, иначе все, что я выстраивала с таким трудом, рухнет, и я снова погружусь туда, откуда с болью и мучениями выбиралась так много лет.
Аделина
Конверт. Обычный почтовый конверт с маркой в верхнем правом углу. Проблема только в том, что мне никто не может писать писем. Но в адресной строке указано мое имя, значит, ошибки быть не может, письмо адресовано мне. И это не самое лучшее завершение и без того тяжелого дня, вот что. Я была уверена, что в конверте нет никаких добрых вестей – хотя бы потому, что писем я ни от кого не ждала.
Оставив конверт на полке под зеркалом в прихожей, я первым делом направилась в ванную – контрастный душ всегда помогал мне хоть чуть-чуть взбодриться после трудного рабочего дня. Да, я уже несколько лет могу позволить себе домработницу, которая приходит раз в два дня, наводит порядок в моей просторной и почти пустой квартире, готовит какую-то еду – так что у меня нет нужды в домашних хлопотах, если я устала. Но иногда хочется самой приготовить себе ужин, самой вытереть пыль с мебели, почувствовать себя женщиной.
Я живу, словно притиснутая толпой к окну в автобусе. Мимо проходит жизнь, в которой я не участвую – я только наблюдаю за ней, сплющив лицо о холодное стекло, и не могу ни выйти из ненавистного автобуса, ни даже разбить это чертово окно, чтобы хоть на секунду стать свободной и просто попробовать жить. Как запрограммированный автомат, я выполняю каждый день набор необходимых действий, а вечером валюсь с ног от усталости, не в силах не то что сделать что-то лишнее, а даже просто захотеть, пожелать чего-то. Любимая работа превратилась в смысл моего существования. Нет, не потому, что мне нужно много денег, – я отлично умею довольствоваться необходимым и не желать лишнего, а потому, что мне нечем заполнить эту пустоту внутри себя.