– Вы сами не знаете, нужна ли вам операция, так? – тихо спросил он.
– Моя приятельница сделала. И очень изменилась. Она говорит, что изменилась вся ее жизнь.
– Понимаю, – улыбнулся он. – Хотите кофе, Алиса?
– Разве мое время не подходит к концу? – я бросила взгляд на часы, висевшие над его столом. – Меня предупредили, что консультация длится двадцать пять минут.
– Это так, но… Бывают и исключения. Я просто хотел, чтобы вы взглянули вот на это.
Не вставая со стула, он одной рукой нажал на кнопку стоящей на подоконнике кофеварки, а другой извлек пластиковую папку из верхнего ящика стола. В папке оказались фотографии – немного, десять снимков. И на каждом – два лица, которые (я это поняла, признаюсь, не сразу) принадлежали одному и тому же человеку. Классика жанра – «до» и «после».
На одном из снимков снулая грузинка с жирно подведенными глазами безо всякого выражения смотрела в объектив. На другой фотографии она же улыбалась в камеру, преображенная. Куда-то подевались намечающийся двойной подбородок и мешки под глазами. Грузинка белозубо улыбалась и таращилась в фотообъектив с выражением ничем не омраченного счастья на молодом, свежем лице.
– Хотите сказать, что это не фотошоп?
– Обижаете, – уголками губ усмехнулся Кахович, – но у нее немного другая ситуация. Борьба со старением – естественный процесс. В наше время быть старой и морщинистой не просто неприлично, но и унизительно.
– Интересная теория, – хмыкнула я, – мне всегда внушали, что унизительно быть подлой и мелочной.
– Одно другому не мешает. Интересная вы девушка, Алиса. И совсем не похожа на других клиенток вашего возраста.
Это была распространенная до оскомины форма заигрывания, но услышать такое все равно отчего-то было приятно.
– В чем же мое отличие?
– Знаете, что такое дисморфофобия, Алиса?
Я смущенно промолчала.
– Патологическая неудовлетворенность собственным внешним видом при отсутствии видимых уродств. Вот только что у меня была девушка. Красивая, надо сказать. Яркая. Наверняка вы обратили на нее внимание.
Он явно говорил о девушке-попугае.
– Восемь операций на лице, три на груди, две липосакции. Уговаривает меня в очередной раз поменять имплантанты. Раньше ее не устраивала форма, теперь – размер.
– Вы уверены, что не обязаны хранить врачебную тайну? – немного удивилась я. Интересно, а меня словоохотливый доктор тоже намерен светски обсуждать с другими пациентками.
– Не волнуйтесь, это особенный случай, – усмехнулся Кахович, – девушку зовут Наталья, и она совсем не скрывает, что с собою сотворила. Можно сказать, она живая реклама моей клиники. Приходит и треплется в коридоре с ожидающими, опытом делится. Но я, кажется, отклонился от темы. Так вот, Наталья – классический пример дисформофобии. Она никогда не будет довольна собой, сколько бы операций мы ни провели. А вы, как я вижу, не страдаете от нелюбви к себе.
– Я считаю себя некрасивой, – честно призналась я.
– Но это вам никогда не мешало, не так ли?
– Что-то я не понимаю. То вы говорите, что мне не помешали бы новые нос и губы, а теперь пытаетесь отговаривать, так, что ли?
– Ну что вы, – мягко улыбнулся Кахович, – если хотите знать, я убежденный фанат пластической хирургии. Когда-нибудь, возможно, я даже расскажу вам, почему. Но на первой консультации я всегда ставлю воображаемый знак вопроса… – он помолчал, а потом, вкрадчиво улыбнувшись, добавил, – таковы правила нашей клиники, Алиса.
На мое лицо был направлен ослепительный свет лампы-лупы. Зайдя в кабинет, я смущенно проблеяла, что целью моего визита является… ну, допустим, нос, – после чего Кахович уверенно перехватил инициативу в свои простерилизованные руки.
Почему-то в глубине души я надеялась, что Кахович, возможно, примется меня отговаривать. Не избалованная комплиментами полузнакомых мужчин, я бы с интересом выслушала монолог о преимуществе внутренней красоты. Ведь выгнал же он Наталью!
Но ничего подобного не произошло.
– Нос, значит, – задумчиво протянул Владимир Михайлович.
Я обреченно кивнула.
– На вашем месте я бы подумал и о губах. Ваш типаж украсят сочные губы.
То ли мушкетерами мы себя чувствовали, то ли гардемаринами, то ли беззаботными пассажирами «Титаника», поднимающимися на борт.
Выйдя из кабинета Каховича, я обнаружила, что и Ксения, и Наташа ждут меня в коридоре. И это меня (вот странно!) почти не удивило. Словно мы подписали невидимый и нерушимый контракт, который обязывал отныне делить натрое все пластические проблемы. Правда, в тот момент я так до конца и не поняла, зачем наше скромное общество могло понадобиться Наташе – ведь она была постоянной клиенткой клиники и сама могла выступать в роли консультанта по любому вопросу, связанному с пластической хирургией. Но потом, познакомившись с ней поближе, я поняла, что Наташке было просто очень одиноко. За небрежно предложенную дружбу она ухватилась как утопающий за соломинку.