«Уважаемый мистер Гадо Брайан Глэр. Сегодня мы наблюдали вопиющий случай некомпетентности, непрофессионализма и аморальности. Фильм «Дневник» немедленно будет отозван с домашнего кинопроката, в мировой прокат также не попадет. Мы официально разрываем контрактные обязательства в одностороннем порядке. А также накладываем штрафные санкции с требованием возмещения убытков на расходы производства фильма, в частности: прокат оборудования, аренда павильона, гонорар 7 актеров главных и второстепенных ролей, 37 актеров массовки и всей съемочной команды. Также компания подает иск за репутационные риски и потерю инвесторов. Мы снимаем все ваши фильмы с сервиса стриминга, а также удаляем ваше имя из списка работавших с нами деятелей кино. Отдельное извещение вам будет доставлено лично в руки.
С уважением, Грегори Стивенсон».
Гадо прочитал письмо несколько раз. Он не мог понять, ожидал ли подобной реакции или это стало неожиданностью. Сомнения, страх и пренебрежение одолевали мысли, заполняя разум по мере очередности. Вернувшись к списку непрочитанных писем, нашел э-мейл от сына мистера Чарльза Бэннингтона — Филиппа.
«Мистер Гадо Глэр, этим письмом официально заявляю о намерении подать на вас в суд. Заседание состоится как можно быстрее, этому я поспособствую. На голосование присяжных рассчитывать не стоит, все в курсе ваших негуманных способов работы. Я лично займусь этим делом и добьюсь самой строгой меры наказания! То, что вы сделали с моим отцом, не сойдет с ваших окровавленных рук! Мой отец — великий человек и любимец Америки, заслуживал лучшей участи, чем покинуть мир на глазах зрителей третьесортного фильма.
Мистер Филипп Скотт Бэннингтон».
Глэр проглотил слюну и тут же поежился от наступившей изжоги. Трясущимися руками взял стоявшую рядом чашку и разом допил остывший кофе. Голову стали переполнять мысли, которые пытались найти выход из данного положения, но ни одна из них не могла здраво оценить ситуацию. Режиссер знал, что юристы в продюсерской компании оставят его без цента, а Филипп заберет остальное. Но волнует ли это? Делу всей жизни пришел конец. Карьера, так тщательно строившаяся, которая лишила семьи, сна, здоровья, отправилась в утиль. Но волновало ли это сейчас? Снова вспомнил о Марте и так обрадовался, что ее сейчас нет рядом. Иначе голова разболелась бы только сильнее из-за нравоучений и недовольства. Вспомнил Майкла, который был верен ему, верил до последней секунды, а теперь он остался без работы, и его голова так же будет снесена. «Простит ли он меня?» Но столь ли важно это сейчас? Вспомнил еще неназванного сына. Смог бы он понять отца? Вспомнил Чарльза Бэннингтона. Пронзительные голубые глаза и едва уловимая улыбка разрывали душу Гадо на части. Разум затуманился и погряз в темноте.
20
В дверь постучали. Глэр не сразу проснулся. Поднял голову со стола, протер глаза рукой и отреагировал на очередной стук. Шаркающей походкой и тихим недовольным возмущением мужчина дошел до входной двери и открыл. Никого. Еще раз протерев глаза, огляделся вокруг, прислушался, пытаясь услышать шаги уходящего, но стояла полная тишина. Уже почти захлопнув дверь, заметил милый конверт цвета лайма. Гадо снова осмотрелся, но так никого не увидел. Наклонился, подобрал конверт. Красивым изящным почерком прочитал свое имя, обратного адресата указано не было. Быстрым шагом вернулся на кухню, устроился в любимое кресло и с нетерпением надорвал конверт. Внутри было письмо, написанное от руки.
«Здравствуйте, дорогой мистер Глэр! Я не надеюсь, что письмо попадает вам в руки, и уж тем более не надеюсь, что прочтете его. Но выразить чувства иначе не могу. Верно, вы думаете, что стану вас ругать, но вы ошибаетесь. Не стану лукавить, вы перешли грань моральности, что нельзя было переступать, но вы сделали смелый шаг и не прогадали. Признаться, я не смотрела ни одного вашего фильма и вообще холодна к подобному жанру искусства. Но присутствовать на закрытом показе вашего последнего фильма меня заставил беспрецедентный ажиотаж бульварной прессы, которой я порой грешу. И хочу сказать вам спасибо, дорогой мистер Глэр. Вы позволили мне проститься с дорогим сердцу человеком, который был так далеко от меня. Как вы смогли понять, я говорю о Чарльзе Бэннингтоне. Это было так давно, что даже мне кажется ложью. Будучи девчонкой, я влюбилась в него безоглядно, с замиранием сердца и надрывом в груди. Я ждала наших встреч, которых было так мало. Все жизненные обстоятельства складывались против нас, отчего крепче был наш порыв. Мы оба понимали, что должно произойти чудо, чтобы судьба благословила нас. Он уже был знаменит, а я уже была замужем. Наша последняя встреча была такой нелепой, когда я просила его бежать со мной. Но телешоу для него было важнее. Тогда я простилась с ним, но не простила его. Не простила не потому, что он оставил меня, не решившись на побег, нет. А потому, что не забыла его. Не смогла.