— Таков её Путь, — всхлипнула Клара. — Ей вряд ли уже поможешь, как врач говорю.
— Зелёный прав, — ошарашенно поддакнул вакуй. — Ванно сейчас же позвонит этим двоим, чтобы не ступали на базу, пока не упакуем девчонку в праздничный гробик. Ян спасёт! Он гений!
Вакуй взял Моргана на руки и помчался с Кларой в стыковочный сектор, на ходу набирая Лену. Дорн бежала рядом, периодически срываясь на плач, когда показатели сканера доходили до критических отметок, и как мантру шептала только одно: «Живи, Морик, живи, дружище!»
***
Бобби остался наедине с капитаном в закрытом отсеке. Восстановление атмосферы шло полным ходом, ему не грозило кислородное голодание. Только молнии всё продолжали бить раз в пять минут, проходясь по телу колющими иглами. Но такое давно не пугало Малыша.
Он склонился над Мурси, взял её за руку с холофоном, проверяя координаты, и грустно вздохнул. Значит, дикий космос. Интересно, есть ли там неизведанные миры? Может быть, другая разумная жизнь? Может быть, свои йонгеи и твилекки? А какая у них культура? Какие песни они поют, провожая товарищей в последний путь?
Тысячи бессвязных вопросов проносились в голове у Малыша, мозг штормило, мысли хаотично скакали. И всё это только ради одного — чтобы не смотреть на лежавшую рядом капитана. Пусть миллиард молний прошибут его насквозь, пусть на разум воздействует сотни аур йонгея, наставят в упор турель. Всё это не так страшно, как глядеть на близкого друга, в безумии мучавшегося от предсмертной агонии. Вот где Боббьеру понадобилось всё его мужество.
Он считал, что уже пережил любые виды страхов. Познал те кошмары, о которых и не принято было говорить, которые рождались только в самых тёмных и глубоких сновидениях. Но как оказалось, настоящий ужас — это безнадежие, окутывающее тебя, когда настолько близкая персона умирает, а ты ничем не можешь ей помочь. Малыш даже готов был выстрелить в голову капитану, если бы точно знал, что мучения её прекратятся.
А то, что она мучилась, сомнений не оставалось. Капитан напоминала теперь страшную помесь Древа Матери и Пяпяки. Множество корней из тонкого гибкого ствола, и огромные, на выкате глаза, кроваво-красные из-за разорванных на роговице вен. Но самое пугающее — взгляд. Он был вроде осмысленным, но такой, как у Цветочного Амиратора. Взгляд разумного растения, которое понимает, что происходит, но не настолько оно ещё разумно, чтобы осмыслять происходящее. Смысла — вот чего не хватало взору капитана. А ведь раньше Бобби считал эти глаза умней и красноречивей, чем даже самые пафосные обещания лучшей жизни от некоторых политиков.
Нет. Пожалуй, самое хтоническое — это хрипы, которые иногда издавала капитан. Хрипы жуткие, болезненные, отчаянные. Как будто воздух при выходе поджигал гортань Мурси, распарывал ей горло, застревал топырящимися колючками. Будто не дышала капитан, а выплевывала комья острой грязи. И в эти моменты голова и настоящие руки Мурси начинали дрожать судорогой, а Бобби старательно гладил её и, глотая слезы, нашёптывал всякую ерунду, о том, что они ещё не раз споют вместе, поговорят, повоюют, в конце концов.
Мучительно долго никто не приходил. Одной частью своего сознания Бобби понимал, что реанимация Моргана займет много времени, как и стабилизация Иржи. Что Кларе возможно нужны любые руки, будь то руки вакуйя или же руки Коди. Что Мурси пусть и останется овощем, но Тёмная Материя до последнего будет держаться за её жизнь.
Но другая часть впадала в панику. А если Морган не выживет, если Иржи тоже скончается, если, не приведи Разум, Материя решит сейчас, на его глазах сделать капитана беременной и выйти новой малышкой в свет? Как это остановить? Как предотвратить?
Знал бы Бобби наверняка, что они обречены, что все умрут, так и спокойней было бы ему. Но будущее, где всё зависит от случая, а не от противостояния конкретному врагу, самое пагубное для сохранности рассудка в здравии. Чтобы хоть как-то взять себя в руки, Малыш затянул песню. Недавно он сочинил её, но всё никак не мог довести до ума. Теперь же она сама лилась из его разума, вплетая в себя боль и отчаяние, вплетая душу маленького и некогда трусливого твилекка. Молнии били из раза в раз сильней, но и они не могли остановить льющийся мотив.
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.