Только в грёзы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав — столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мёртвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев
Ещё тёплым мечом
И доспехи надев, —
Что почём, что почём!
Разберись, кто ты: трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его — не тебя, —
Ты поймёшь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал —
Это смерти оскал!
Ложь и зло — погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади
Лишь гробы, лишь гробы!
Если мяса с меча
Не оттер ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом, —
Значит, в жизни ты был
Ни при чём, ни при чём!
Если путь прорубая храмовьим мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почём, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал! *1
***
Морган тяжело приходил в себя. Тело его болело, казалось, каждым уголком, каждой складочкой, даже дышать было трудно. Лёгкие горели, но что-то ещё мешало, застряло в носу. Он с трудом разлепил ссохшиеся веки, но кроме пятен ничего вокруг себя не увидел. Всё слилось в мозаику разноцветного мутного калейдоскопа. И успокаивающий голос Клары прошептал рядом:
— Всё хорошо, Морик. Теперь всё будет хорошо. Живой, это точно. Не знаю, надолго ли с твоим темпераментом, — ласково пожурила подруга. — Но пока я рядом, помереть тебе не дам. Так и знай!
Морган силился разжать запёкшиеся губы, спросить про свою нянни, но сознание его вновь закружилось в чёрном водовороте и покинуло тело.
Второй раз пробуждение далось легче. Боль почти прошла, отдавалась ещё в бедре и животе, но была какая-то глухая, лишь отголоском настоящей, испытанной им до этого. Глаза тоже открылись сами собой и взгляд сразу же наткнулся на лицо Клары. Подруга склонилась у его головы и как раз отлепляла от лица кислородную маску.
— Привет, везунчик! — радостно улыбнулась Дорн. — Прости за неэтичное сравнение, но ты действительно живуч как котик. Девять жизней, никак иначе! Я просто в шоке!
— Муся? — прохрипел Морган.
— Тоже видимо из твоей породы, — задорно кивнула Дорн, но улыбка её вдруг стала чуть уже, смурнее, хотя Моргану могло и показаться спросонок. — Жива твоя Муся, лежит в соседней палате. Мы в лаборатории Яна. Я, конечно, в шоке как такой обыкновенный таракан имеет уйму познаний в медицине! Он реально твою анатомию за день выучил. Просто прочитал справочник и всё! Офигеть! Мне бы такую память. Я бы тогда стала…
— Муся! — Морган ухватил за руку Клару и умоляюще заглянул в глаза.
— Говорю же, с ней всё в порядке! Отдохни, Морик. Через несколько дней возьмёмся за реабилитацию твоих залежалых мышц, восстановишь ноги и сам её навестишь. Клянусь пяткой вакуйя, а сейчас пора спать!
Клара подбавила в капельницу лекарств, и Морган вновь провалился в небытие.
В третий раз он пришёл в себя, как ему показалось, ночью. Свет не горел, только слабое свечение койки давало хоть какой-то обзор. Клары рядом не было. Катар повертел головой, принюхался и заключил, что в его палате вообще никого нет. С неимоверными усилиями Морган заставил себя сесть. Мышцы действительно не желали работать, словно старое оборудование, провалявшееся на складе не один десяток лет. Они скрипели, заклинивали, тянуще подвывали. Морган пересилил себя и сбросил ноги с кушетки. Упорно, через «не могу».
Ему бы только одним глазком взглянуть на Мурсика, только удостоверится, что она жива — и всё, он спокойно подождёт полного выздоровления. Если она вдруг превратилась в трехного мутанта вакуйя, он ей просто скажет, что всё равно любит. А то ведь, зная её, можно ожидать чего угодно. Вдруг испугается, убежит прочь, лишь бы не показываться на глаза? Иначе, почему Клара сказала, что он к ней пойдёт, а не она заглянет?
Первый шаг оказался самым трудным. Нога, куда пришлось огнестрельное ранение, вообще не хотела стоять. Морган и тут нашёл выход. Он использовал стойку для капельницы в качестве поддержки. И как был, в одной больничной распашонке, поковылял к выходу. Опирался на железную палку, одну ногу ставил более или менее стойко, вторую подволакивал, и всё это через жуткую боль.