— Еще, еще, Акая, расскажи еще. — забубнили дети, как только она утихла.
— Да, расскажи им что-нибудь страшное, чтобы все сегодня постели намочили, — заржал один из подвыпивших мужчин, стоящих рядом.
— Я помню, Майт, как ты свою кровать мочил. И был ты тогда постарше всех этих детей.
— Да ты тут всех помнишь, давно самой пора ложиться. Ты больше королей пережила, чем у меня баб было. — огрызнулся мужик.
— А ты свою руку не считай. — прокряхтела в ответ старуха. Толпа засмеялась, и багровый мужчина поспешил удалиться.
— А какой король самый хороший был? — спросил один ребенок.
— Да не бывает их хороших. — еще один мужчина затянул трубку.
— Тот хороший, кто народ не трогает, — старуха склонилась еще ниже. — пусть себе делят земли, богов, лишь бы нас не трогали.
— Говорят, когда старых богов сжигали, дым красный шел, — одна из женщин поднесла ладонь ко лбу.
— Может, оно и богам все равно, — старуха уже почти лежала боком на земле. Было видно, что она устала. — Говорят, раньше, когда людей было много меньше, боги нами интересовались. Им нравилось, что мы молимся им, приносим жертвы, строим храмы и убиваем. Они даже говорили с нами. Одаривали тех, кто был особенно усерден, добр и честен, кто хотел помогать людям. Давно это было. Когда не было еще городов, лишь малые поселения. Был один человек…
Старуха рассказывала сказку. Взрослые улыбались, дети слушали, открыв рты. Зэсс остановился неподалеку, внимая старому сказителю.
— … и куда бы он не приходил, земля вокруг начинала плодоносить, люди переставали болеть и беды обходили ту землю стороной. Так, ходил он из одной земли в другую, даря добро и помогая всем, кто в этом нуждался. И наградой ему была долгая жизнь. — Старуха умолкла и стало казаться, что она уснула.
— А дальше что?
— Дальше люди не захотели отпускать от себя такую благодать. — Зэсс шагнул вперед. — Они приковали его цепью к скале и построили над ним город. Первый город. Говорят, он до сих пор где-то там, внизу. Стонет и проклинает свою долгую жизнь.
Дети уставились на неизвестно откуда появившегося сказителя.
— За что его так? — пискнул мальчик.
— Он хотел бессмертия и славы. Ему дали и то, и другое. — Зэсс так посмотрел на ребенка, что тот сжался.
— У нас новый рассказчик? — старуха очнулась. — Ну ка, иди сюда. Ты кто такой? — Она старалась разглядеть его своими тусклыми глазами.
Зэсс присел перед ней на корточки и дотронулся до ее морщинистой, словно сделанной из тонкого пергамента руки.
— Знаешь сказки про пустоши, что за Гунхалом? Я бы послушал. — он накрыл своей ладонью ее сморщенную кисть, оставляя золотую монету.
— Плохое место. Не люблю детишек на ночь пугать. Да и взрослым слушать не стоит. Сказок мало напридумывали. Страшилки все. — она не обратила на монету никакого внимания.
— Жаль, — он сильнее сжал ее руку. — Может, еще услышу.
— Услышишь. — голос старухи изменился, стал как будто сильнее. Она смотрела не отрываясь в темные глаза под клочьями волос.
— Что ты видишь перед собой? — он странно улыбнулся, не спуская с нее глаз.
Морщины на старом лице как — будто стали глубже, рот пополз вниз, а глаза распахнулись чуть шире. В них словно загорелся угасший было огонь. На мгновение, женщина попыталась отдернуть руку и отвести взгляд. Но секунду спустя все поменялось: плечи ее вновь опустились, глаза потухли, а рука покорно осталась лежать накрытой ладонью незнакомца. Старуха вздохнула, с хрипом прогнав через себя воздух.
— Вижу наглого мальчишку, пугающего детей. — она отвернулась к остальным, которые с любопытством наблюдали за происходящим. — Жаль, не помню я тебя. А то рассказала бы всю подноготную. Да уму разуму поучила.
— Не буду мешать. А то вспомнишь еще. — Зэсс перестал улыбаться и встал, но старуха удержала его руку, притягивая к себе и заставляя снова нагнуться над ней. Когда его глаза вновь встретились с тусклым взором, она тихо спросила: «Скоро уже?»
— Скоро. — он задержал взгляд на выбеленных грязных волосах, с трудом держащихся на обтянутом кожей черепе. — Скоро. — рука его была уже свободна, и он пошел прочь от переговаривающейся людской толпы.
Тáйга проснулась от скрипа двери. В проеме стоял Зэсс, неприятно улыбаясь.
В то же мгновение, она ощутила кислое, смешанное с запахом местного пойла, дыхание у себя на шее. Резко отодвинулась от пьяной девицы, прижавшейся к ней сзади, и оттолкнула ее руку, покоящуюся у нее в штанах. Девица приоткрыла сонный пьяный глаз, недоуменно покосилась на дверь.
— Вас что, двое было? — ее щербатый рот с трудом выговорил слова.
— Мы хотим отдохнуть, красавица. Иди, работай, — Зэсс легко поднял ее с кровати, сунул деньги за пазуху и выпроводил в дверь. Потом плюхнулся рядом с Тайгой на постель и с удовольствием потянулся.
— Ну как? — он искоса глянул на нее из под волос.
— Как? — он что смеется? — Ты что, думаешь, что я с ней…
— У тебя на лице написано, что ничего ты не делала. А жаль. Я бы послушал впечатления. Может, у тебя больше шанса не будет. — Он зевнул.
— Я не буду спать с женщинами, пока я внутри остаюсь женщиной.
— А спустя годы?
— Я не думаю об этом.
— Подумай. Занятно же.
— Ты в хорошем настроении? Веселый? — Тáйга отодвинулась от него дальше, насколько позволяла кровать.
— Можно и так сказать.
— И где ты был?
— Осматривался. Мне нагадали любовь, славу и нескольких жен.
— Ты у гадалок был? — у нее от удивления рот открылся.
— Да.
— А в чем причина перемен?
— Считай, что мне вдруг все понравилось.
— Понравилось что?
— Все. Все хорошо. Все интересно.
— Ладно, не хочешь объяснять, не объясняй. В тебе загадок больше, чем во мне.
— В этом ты права. Я сказочно загадочен.
Тáйга смотрела на тонкий шрам на левой щеке и никак не могла понять, издевается он над ней или говорит серьезно. Перемены в его настроении не поддавались никакому объяснению, как и его действия. Казалось, он больше общается сам с собой, чем с ней, обращается больше к себе, чем к ней и его шутки — это скорее ирония, направленная тоже на себя.
— А как ты нас нашел?
— Нетрудно было узнать, куда здоровенный детина типа Скура потащит юнца, неспособного сопротивляться типа тебя.
— Я и не сопротивлялась. Какой смысл?
— Для человека с твоим упрямством и невезением, у тебя хорошая выживаемость. Иногда ты делаешь удивительно правильные вещи.
— Для человека, ничего о себе не помнящего, ты слишком уверенно себя ведешь. Ты меня учить начал? Это все твои странности на сегодня или еще что-то?
— С тебя и этого хватит. А память имеет свойство возвращаться. Но обсуждать я это не хочу. Я бы уснул, если ты не против.
— Располагайся, — она обвела мятую и грязную постель руками.
— Уже. — он зевнул еще шире. Заложил руки за голову и из под ресниц смотрел как она копошится, пытаясь устроиться поудобнее. — Множество женщин хотя бы раз в жизни представляют себя в роли мужчины с другой женщиной. Есть предположение, что они завидуют наличию у мужчин того, чего нет у них. Опровергнешь?
— Что? — Тáйга с трудом пыталась переварить то, что она только что услышала.
— Ладно, девственницы об этом точно не думают. Спокойной ночи.
— Зэсс, я не знаю, что на тебя вдруг нашло, но можешь быть молчаливым. Я не против.
Он поднял руку, не открывая глаз, и затушил лампу, погрузив комнату во мрак.
Тáйга еще немного покрутилась, осмысливая происшедшее и сказанное ее спутником. Непонятное, по большей части. Опять заснуть у нее не получалось.
— Зэсс, — она тихо позвала в темноте своего соседа, — спишь?
— Мы же в борделе. Конечно сплю. Чего тебе? — его голос сонным не казался. Видимо, он тоже обдумывал что-то свое.
— Тут зеркало есть. Я на брата совсем не похожа. Он… мне кажется, он таким бы не стал.
— Это тебя беспокоит? С какой стати, по твоему, тебя стали бы засовывать в тело твоего брата? Или тебе этого хотелось бы?