Погодин встревожился. Он знал, что такое песчаная буря в открытой степи. Если нагрянет она, трактористам после работы некуда будет деваться. На стане один-единственный домик: набьются в него трактористы, так он расползется по всем швам. Как же это он прозевал вагончики? Ведь были они, оказывается!
- Ах ты черт! - в сердцах воскликнул Погодин, и непонятно было, кого он выругал: непрошенную бурю, себя или Смирнова…
Во всяком случае, нужно было действовать. Погодин был не из тех людей, ноторые аккуратно записывают в свои блокноты: «Завтра сделать то-то. Через три дня то-то. Позаботиться о том-то. Крайний срок - послезавтрашний день». То, что можно было сделать сегодня, сейчас же, он и старался делать немедленно, не теряя времени, которое обладало скверным свойством - сеялось, как песок меж пальцами…
Возвратившись на стан, Погодин дал указание своим работникам, предупредил по телефону Смирнова, что через полчаса будет у него в управлении и - черт побери! - поговорит с ним, как коммунист с коммунистом. Он вывел из-под навеса мотоцикл и вскоре уже мчался по дорогам - по наезженным, по ухабистым и по совсем новым, направляясь к водохранилищу.
Уже на полпути Погодин заметил, что все вокруг неуловимо изменилось. Воздух помутнел, солнечный свет стал каким-то неясным, тревожащим. Цвета и оттенки летнего дня, всегда веселящие сердце, рождали ощущение смутной, щемящей тоски.»
Крепче вцепившись в руль, Погодин посмотрел на небо и тут уж окончательно убедился, что на Алтынсай надвигается песчаная буря.
Небо затянуло мглистой коричневой пеленой, заслонившей солнце. Солнце проглядывало сквозь разлившуюся по небу тучу тусклым, расплывчатым желтым пятном. Это была не грозовая туча, это высоко над землей струилась пыль, которую гнал из пустыни верховой ветер.
Но вот и по земле, неподалеку от дороги, пробежал, кружась, столбик пыли - спираль первого смерча. Покрывавший поля и дорогу песок зашуршал, зашевелился и, увлекаемый нарастающим ветром, потек меж рядами хлопчатника. А из степи, из пустыни накатывались новые и новые волны песка. Над полями поднялись дымки уже многих смерчей, пустившихся в бешеный пляс.
Погодин прибавил газу… Ветер швырял ему вдогонку песок, комья земли. Мотоцикл несся в душном облаке пыли, но Погодин уже ни на что не обращал внимания: он думал о трактористах, которые вели свои машины сквозь заслоны вихрившегося в воздухе песка, он видел их усталые, запыленные лица. Казалось, он слышал упрекающие голоса: «Что же это ты, директор, оставил нас один на один с бурей?.. Ведь не в игрушки играть шли мы в степь! Степь - она не из смирных. Ей ничего не стоит наслать на нас то зной, то ветер, то дождь, то бурю. Надо всегда быть наготове, чтобы с ними достойно встретиться, а ты, директор, прошляпил вагончики, где мы уже сегодня. могли бы укрыться от бури, поужинать, выспаться. Ай, сплоховал, директор! Сплоховал!..»
Смирнова Погодин застал не в конторе, а на берегу водохранилища. Молча кивнув Погодину, инженер вновь отвернулся к разбушевавшимся волнам. С гулом они бились о берег, отступали, словно для того, чтоб собраться с силами, и опять всей своей ярящейся мощью обрушивались на береговые укрепления, расплескиваясь во все стороны каскадами брызг и пены.
- Долбит, как молотом! - невесело усмехнувшись, сказал Смирнов. - Ничего, выстоим! Берег крепили на совесть…
Погодин, придерживая мотоцикл, чтоб не свалился на землю, проворчал: ‘ г- На все-то совести у тебя, видно, не хватает…
Смирнов заинтересованно взглянул на него:
- Ну, ну, гроза степей! Говори, зачем приехал?
- Пойдем-ка, где потише. Тут только лежа можно разговаривать, не то с ног собьет…
Они прошли в контору. Смирнов, усадив Погодина в кресло у стола, подтащил поближе к нему один из стульев, сел и спросил с чуть за* метной настороженностью:
Вижу, ты уже готов взорваться. Кто это тебя обидел?
- Ты, Иван Никитич!.. И сильно!
- Так… Ну-ну, пуши меня на все корки! Ты ведь это умеешь!
- Зря иронизируешь, Иван Никитич. Мне сейчас не до шуток.
- Тогда сразу говори, в чем дело.
Но Погодин медлил. Всегда шумный и напористый, сейчас он держался скованно. Только взгляд его был испытующим, хмурым. Погодину еще ни разу не доводилось- сталкиваться с начальником строительства. Он уважал Смирнова, верил ему, нередко свои действия мерил по поступкам и соображениям Смирнова. Ему не легко было укорять человека, которого он считал своим единомышленником.
- Вот что, Иван Никитич, - сказал Погодин, переведя взгляд на окно, за-которым, мешаясь с грязной мутью песчаной бури, уже сгущалась вечерняя мгла. - Ты ведь, как начальник строительства, в полной мере отвечаешь за успех нашего дела? За все отвечаешь, за каждый участок?..
- Каждый из нас за все в ответе…
- Брось, Иван Никитич! Сейчас речь о тебе. Ты всем распоряжаешься, с тебя и спрос! Почему ты не сказал мне, что в твое распоряжение поступили вагончики? Кому ты их передал?
- Вагончиков было мало, Иван Борисыч.
- Верю, что мало! Но были! И ты отдал их своим экскаваторщикам.» Грубо говоря, прикарманил. А мы что для тебя - чужие?..
- Иван Борисыч!..
- Погоди, Иван Никитич… - Погодин развел руками и, словно удивляясь, сказал: - Вот ведь штука какая! Занять 1 мы все одним делом. Тебя над нами поставили начальником, а у тебя, оказывается, все делится на свое и чужое: экскаваторщики - эти в твоем ведомстве, о них можно и позаботиться, а трактористы - это чужие, пого- дннские! Обойдутся, мол…
Смирнов молча поднялся со стула и принялся ходить по комнате, а Погодин, горячась, продолжал:
- Ну, откуда это в тебе появилось, Иван Никитич? Или это такая уж въедливая, заразная вещь. Возведем вокруг своих ведомств глухие стены и думаем, как в поговорке, будто солнце и луна светят только для нас. Обеспечил своих людей, свой участок - и молодец, и хорошо! У тебя - плюс, а у меня - минус. В общей-то сложности минус и получается. Ведь ежели мы, трактористы, своего дела не сделаем, и общее прахом пойдет. А значит, и труды твоих экскаваторщиков пропадут даром! И, выходит, льешь ты воду на кадыровскую мельницу! Случись у нас затор, он-то, уж будь спокоен, не упустит случая поднять шум: «Я, мол, говорил, я, мол, предупреждал!..» Буря-то, сам видишь, врасплох нас застала…
- Ты не паникуй, - буркнул Смирнов и, посмотрев на барометр, добавил: - Ничего с твоими трактористами не станется. Буря долго не продлится.
- Эта пройдет - новая может нагрянуть!
«- Выстоим! - уже менее уверенно сказал Смирнов. - Ребята у тебя богатыри, 1ш никакая буря нипочем!..
Погодин внимательно поглядел на Смирнова и покачал головой:
- Смотрю я на тебя, Иван Никитич, - сам ты не веришь тому, что говоришь. А признаться, что не прав, тебе неловко!"
Он помолчал, подумал и добавил:
- С трудностями мы, конечно, справимся… Только что-то в последнее время взяли мы за обычай всякие бытовые неполадки и те в трудности перекреиувать. И ура кричим: «Спешите в степь, товарищи, там хорошо, трудно: жить негде, есть нечего!..» И так уж мы привыкли к чудесному, великолепному свойству наших людей: не бояться трудностей, что порой и не заботимся, чтобы этих трудностей было поменьше. Правда, в этом случае нам, ответственным работникам, самим пришлось бы потяжелее, да ведь на то мы и ответственные!
Смирнов устало опустился на свой стул и, усмехнувшись, - над Погодиным ли, над собой ли, - спросил:
- Все сказал?
- Хватит с тебя.
Легкий и сухощавый^ Смирнов за эти минуты словно отяжелел; даже плечи у него обвисли, будто налиты были свинцом, тянувшим их книзу.
- Вот что, дорогой Иван Борисыч, - строго и медленно, пытаясь скрыть за угрюмой ершистостью покаянную растерянность, произнес Смирнов. - Слушал я тебя, слушал, а ничего нового не услышал. Незачем меня агитировать, я и сам все знаю. Кан прибудут вагончики, первым делом отправлю тебе.
- Не как прибудут, а сейчас! - решительно заявил Погодин, понимая состояние Смирнова, которому, видно, трудно было вот так сразу признать свою вину и сдаться.
- Негде мне их сейчас взять…