К кому ни обращалась Айкиз, никто не знал, куда уехал директор. Она прошла на крыльцо. Домик стоял спиной к пустыне, на крыльце было чуть потише и поспокойней, чем в степи, но и здесь Айкиз чувствовала себя так, будто заплыла на утлой лодчонке в бушующее море… Вокруг разбойничала буря; лицо обжигали горячие брызги песка; стены вздрагивали под порывами ветра. А в мутной, вечереющей дали веселыми, вселяющими веру и бодрость маячками светились бледные огоньки тракторных фар. Хозяевами в степи оставались люди.
- О-о-о! Никак наш председатель? - послышалось рядом, и Айкиз, повернув голову, увидела Суванкула. Он подошел к крыльцу сбоку и устало облокотился о перила.
- Здравствуй, Суванкул! Как работается?
- Подходяще, председатель! Как говорится, «с ветерком».
- Не жалеешь, что ушел из колхоза?
- Конечно, колхозу без меня трудновато… Да и мне без него скучно. Но ведь надо ж было помочь эмтээсовцам! Уж Погодин • просил меня, просил…
- Расхвастался! - отшутилась Айкиз. - Ты, кстати, не знаешь ли, где он?
- Директор-то? Он, видно, укатил к начальнику Смирнову. Я ему сигнализировал насчет вагончиков. Директор оставил мне свое «большое спасибо», а сам уехал…
- Значит, он у Смирнова? Ну, спасибо тебе, Суванкул…
- Ай, еще одно «спасибо» 1 Куда мне их девать, председатель?..
Но Айкиз не дослушала Суванкула. Торопливо простившись с ним, она поспешила к Лоле.
Лола стояла у окна, прижавшись лбом к теплому стеклу, а старый Халим-бобо сидел на стуле, чуть пригнувшись, положив локти на колени, и, казалось, дремал. Когда вошла Айкиз, он поднял голову и с беспокойством спросил:
- Как, дочка, не утихает буря?
- Нет, дедушка, еще пуще разыгралась.
Старик сокрушенно покачал головой и, кряхтя, поднялся со стула:
- Ай-ай1 Поломает она мои саженцы. Схожу посмотрю…
Айкиз, обняв старого садовода за плечи, мягко «усадила его на место:
- Сидите, дедушка… Куда вы в такую бурю? Да и темно в степи, ничего не видно. Подождем до утра…
Айкиз бодрилась, но глаза у нее были темными-темными, словно и их заволокло хмурыми непогожими сумерками…
Халим-бобо по-отцовски ласково погладил своей сухой, шершавой ладонью ее руку, утешающе улыбнулся:
- Ничего, дочка, обойдется… - и, понизив голос, добавил: - Пойди лучше побудь с Лолой. Видишь, как она на тебя смотрит.
Лола, и правда, смотрела на нее' нетерпеливо, тревожно. Айкиз тихо сказала ей:
- Он у Смирнова. Поехал похлопотать насчет вагончиков для трактористов.
- Позвони Смирнову, Айкиз-апа!
- Зачем поднимать панику?
- А ты будто по делу…
Айкиз усмехнулась, как усмехаются взрослые, покоряясь капризу ребенка, и шагнула к столу, на котором стоял громоздкий допотопный телефон. Она долго крутила ручку, но в трубке томилась пустынная, не нарушаемая обычным потрескиванием тишина…
- Видно, бурей оборвана линия. Но ты не волнуйся, Лолахон. Что с ним случится? Он сидит сейчас у Смирнова или поехал к себе в МТС.
- Нет, ападжан, нет! Он не мог задержаться у Смирнова… Он давно должен быть здесь…
- Да почему, Лолахон?
Лола кивнула на окно.
- Видишь, что творится? Он должен вернуться на стан. - Она покраснела, опустила глаза, докончила шепотом: - Обязательно! Я знаю Ивана Борисыча…
В груди Айкиз шевельнулось что-то похожее на зависть… Глаза Лолы, слова Лолы - все дышало любовью и чистой, крепкой верой в любимого. Она была сейчас далеко от Погодина, но, казалось, видела его, могла предугадать каждый его шаг. Она была убеждена: Погодин мог посту-.пить только так, не иначе. Ее уверенность и ее тревога передались Айкиз…
- Погоди, сестренка! Я сейчас узнаю, нельзя ли наладить связь… Вы отдыхайте, а я потолкую с трактористами.
Айкиз направилась было к выходу, но в это время дверь отворилась, и на пороге появились Умурзак-ата и Алимджан. И лица и одежда их были сплошь засыпаны пылью. Густые, черные, сросшиеся на переносице брови Алимджана казались седыми, как у старого Умурзак-ата, а под бровями - негаснущими угольками в серой золе - весело и возбужденно посверкивали глаза. Алимджан, отряхиваясь, окутался густым коричневым облаком. Поздоровавшись с Халим-бобо и Лолой, он пододвинул Умурзак-ата стул, а потом, подойдя к Айкиз, виновато сказал:
- Прости меня, Айкиз. Замотался! Из бригады - в кишлак, из кишлака - в бригаду… Целый день бегал. Обо всем хотелось узнать, со всеми повидаться. Соскучился я за эти месяцы по колхозу.
- А по мне? - требовательно, с упреком шепнула Айкиз.
- Знала бы ты, Айкиз, как я люблю тебя, умную мою, красивую. - Алимджан зарделся, как девушка, оглянулся смущенно и, уже обыденней, спросил: - Ты обедала без меня?
- Пообедала, - кивнула Айкиз и проглотила голодную слюну. - Я была у строителей, с ними и поела.
- Вот и отлично! А то я боялся, что ты прождешь меня и останешься голодной.
- Вы откуда сейчас?
- С поля, - сказал Алимджан. - Пытались защитить хлопок от бури. Да куда там!..
- А ты не скромничай, сынок! - ласково упрекнул его Умурзак-ата. - Мы немало сделали. - И, обращаясь к Айкиз, восхищенно воскликнул: - Алимджан наш - богатырь, дочка! Как началась буря, многие попрятались по домам: какая, мол, работа, бурю не переспоришь! Мы тоже сперва приуныли. Видим, беда грозит хлопку, да растерялись, не знаем, что делать. Только Алимджан не пал духом!
- Отец! - просительно произнес Алимджан. - Вы уж так меня расхвалили… Поверь, Айкиз, ничего особенного я не сделал. Колхозники - вот настоящие герои!
Умурзак-ата, пряча улыбку, несердито оборвал зятя:
- Старшие говорят - ты молчи! Так вот, дочка… Взял он кетмень и отнрыл воду. Тут мы поняли, что он задумал. Ветер-то песок с места на место переносит, а увлажнишь его, ему в воздух уже не подняться. Опомнились мы, как за боевое оружие, схватились за кетмени. Трудно нам пришлось, дочка, куда как трудно! Ветер с ног валит, глаза от песка слепнут, в двух шагах ничего не видно, вода в арыках бунтует! Но Алимджан ведет нас, и мы идем за ним, как бойцы за своим командиром. Эх-хе, я себя молодым почувствовал, вспомнил, как когда-то с басмачами дрался!
Айкиз слушала отца затаив дыхание.
- И что же потом?
- А мы принесли фонари «Летучая мышь», навесили их на шеи и опять схватились с бурей! Глядим, а уж и на других участках закачались слабые огоньки: дехкане в других бригадах устыдились своей слабости, вернулись в поле. Самый опасный натиск бури мы отбили. Видит Алимджан, люди едва на ногах держатся, оставил в поле нескольких поливальщиков, остальным велел идти в кишлак.
- Сами-то вы зачем пошли сюда, а не в кишлак? Вам ведь отдохнуть надо!
Алимджан тихо сказал:
- Я знал, что ты здесь…
После этих слов, после рассказа отца недавняя досада Айкиз на мужа исчезла. Снова он был с ней, сильный, смелый. Голос его звучал нежно и заботливо, глаза светились любовью… На секунду она незаметно для других прижалась плечом к его груди, подняла на него просветлевший взгляд, а потом спросила отца:
- Значит, хлопок можно спасти, отец?
- Не буря ведь вершит судьбой урожая. Все зависит от нас самих!.. Будем работать спустя рукава - тогда и при погожем лете не соберем хорошего урожая. А наляжем на работу - так, что бы ни было, осенью весы заскрипят под тяжестью хлопка.
- Спасибо, отец, - тихо сказала Айкиз. Она подошла к окну, посмотрела не угомонился ли ветер. Встретила молящий, напоминающий взгляд Лолы. - Отец! Алимджан!.. А вы не видели Погодина?
- Погоди, погоди, дочка! - вскинулся Умурзак-ата. - У него ведь мотоцикл?
- Так вы видели его? - вырвалось у Лолы.