В беседе с Кадыровым, к которому направила его Айкиз, Аликул не преминул заметить, что он, пожалуй, не вернулся бы в родной колхоз, если б не прослышал о его успехах. Коль верить молве,: с таким раисом, как Кадыров, можно делать большие дела, а он, Аликул… хе-хе… как и?се люди, одержим грешными помыслами, не прочь сойтись на короткой ноге с почетом и славой…
Кадыров довольно усмехнулся. Аликула назначили в одну из бригад поливальщиком.
Годы скитаний и жизнь в Голодной степи не прошлой для него даром: он многое сумел заметить, перенять у мирзачульцев. Когда наступило время полива, Аликул удивил и порадовал земляков. Он проводил полив не методом «затопления», как это делалось до сих пор в «Кзыл Юлдузе», а по-новому, пропуская воду в борозды через камышовые трубки. Вскоре у Аликула появились ученики, звеньевые и поливальщики из других бригад, и «новатор» охотно делился с ними опытом.
С Кадыровым Аликул держался почтительно, не забывая при случае воздать должное его былым и будущим заслугам. Опытному сердцеведу, понаторевшему в обращении с разными людьми, ничего не стоило нащупать слабую струнку самолюбивого председателя. Однако, как и воду при поливе, он пускал лесть на благодатную почву кадыровского тщеславия небольшими долями, разумно отказавшись от метода «затопления». Так он добился от Кадырова не только благосклонности, но и уважения.
Приятелей Аликул не заводил. Но зорким, наметанным глазом он, словно ястреб добычу, высмотрел среди алтынсайцев заведующего молочной фермой, неуклюжего, неповоротливого, толстого, как бочка, Рузы-палвана, бригадира отстающей бригады Молла-Сулеймана, поклонявшегося, как богу, собственному желудку, и еще нескольких любителей поесть и повеселиться. Время от времени он приглашал их к себе на обед или ужин. Аликул не скупился на угощение: он знал, рубль, если его истратить с толком, может превратиться в два рубля.
С остальными алтынсайцами Аликул оставался одинаково приветливым, но сдержанным. Он больше любил слушать, чем говорить. Слушая собеседника, раздумчиво шевелил губами или соглашался с ним одобрительным кивком головы. Собственные мысли, если не нужно было их скрывать, он излагал лишь в конце разговора, кратко, веско, с достоинством. На собраниях Аликул не выступал, держался в сторонке. Если при нем завязывался спор, отмалчивался, старался уйти под каким-нибудь удобным предлогом. В кишлаке его прозвали «Аликул скрытный», но произносили эти слова не без уважения…
Слава лучшего поливальщика, как хороший бульдозер, расчистила и разровняла дальнейший путь Аликула. Когда его повысили в должности, сделав колхозным мирабом, все приняли это как должное. Алтынсайцам казалось, что Аликул вернулся домой иным человеком, чем был прежде. Работал он не хуже других.'Многие даже уступали ему как хлопкоробу. Жил он тоже как все. Правда, помнившие прошлое Аликула недоверчиво покачивали головами: «Этот между жерно- Еами попадет и то останется невредимым!» Но остальные, а их было большинство, считали нового мираба честным, безобидным дехканином: «Он и у барашка травы не отнимет».
Кадыров все чаще наведывался к Аликулу: посоветоваться, похвастаться, пожаловаться на своих недругов, а особенно послушать песни На- закатхон, на которую он глядел, как нот на сметану, жадными глазами. Однажды председатель привел н своему мирабу Султанова. Аликул готов был в лепешку разбиться, чтобы угодить дорогим гостям. Он угостил их супом из рубленого мяса, красным пловом, сочным виноградом, свежей сладкой дыней, которая всю комнату заполнила нежным ароматом. Назакатхон, кокетливо поглядывая то на Султанова, то на Кадырова, спела для них лучшие свои песни.
Султанов остался доволен и обедом, и песнями, и хозяином. На лице его вспышками магния сверкала белозубая улыбка. Благодаря Аликула за доставленное удовольствие. Султанов произнес целую речь, щедро украсив ее цветами из сада своего пышнословия.
После обеда, когда зной сменился предсумеречной прохладой. Султанов выразил желание посмотреть хлопок. Все трое, хозяин и гости, сели на молодых, горячих карабаиров и торжественной кавалькадой двинулись к хлопковым, полям. Возле участка, где трудилась бригада Суванкула, Султанов, недовольно нахмурившись, остановил коня. Через поле тянулись борозды, но поливальщик, видимо по неопытности, решил затопить участок водой. Поймав осуждающий взгляд Султанова, Аликул быстро спешился, скинул сапоги и, войдя по колено в воду, запрудил арык. После этого, подобрав бумажный пакет из-под минеральных удобрений, мираб смастерил из него подобие Трубки, вставил ее узким концом в земляную перемычку, отделявшую поле от арыка, и принялся равномерно, бережливо распределять воду по бороздам.
Султанову понравилась расторопность Аликула. Чуть приподнявшись в стременах, подняв в приветственном жесте руку, он крикнул:
- Молодец, мираб! - Обернувшись к Кадырову, сказал: - Надо ценить таких людей, раис! Надо смелей выдвигать их на руководящую работу! На хлопок твой колхоз «сел» недавно, так крепче держись за хлопкоробов-специалистов. Руками и ногами держись! По-моему, этот мираб - самая подходящая кандидатура на пост председателя совета урожайности.
Аликул успел уже дать нужные наставления поливальщику. Вымыв в арыке руки, вытерев их полой халата, он обулся и возвратился к своим спутникам.
- Молодец, мираб!-снова похвалил его Султанов.
Аликул, напустив на себя озабоченность, смиренно ответил:
- Я, товарищ Султанов, только исправил ошибку нерадивого поливальщика… Ведь колхозный хлеб положено зарабатывать честным трудом!..
После нескольких застольных встреч с Султановым Аликул стал председателем совета урожайности. На полях он теперь бывал реже, но алтынсайцам приходилось чаще выслушивать его кичливые поучения, начинавшиеся обычно неизменными словами: «Вот у нас в Мирзачуле…» Выходило, что местным колхозникам далеко до мирзачульцев, что только председатель совета урожайности может научить их по-настоящему, «по-мирзачульски» растить хлопок. Впрочем, с людьми Аликул оставался неизменно мягким, обходительным, и не было еще случая, чтобы, встретив кого-нибудь из колхозников, он не поздоровался с подкупающей вежливостью за руку, не улыбнулся ему поощряюще-приветливой улыбкой. ^
Толки об освоении целины заставили Аликула насторожиться: меньше всего нуждался он в лишних заботах и хлопотах. Однако на колхозном собрании, где обсуждался план наступления на целинные земли, он промолчал. Лишь после бюро райкома дружески поделился с Кадыровым своими мыслями о Джурабаеве и Айкиз, которые, не считаясь с заслугами Кадырова, явно под него «подкапываются»…
Аликул понимал, что его благоденствие всецело зависит от благоденствия Султанова и Кадырова, мрачно’размышлял, как бы насолить Айкиз и ее друзьям, которых следовало опасаться больше, чем кого бы то ни было. Их честность и энтузиазм, словно гранитные скалы, преграждали ему дорогу к райской, блаженной жизни.
С помощью Айкиз Аликулу удалось пристроить Назакатхон на теплое местечно в конторе колхозного правления. Он «приручил» Султанова, и в руках оказался еще один козырь. А когда на поля обрушилась песчаная буря, душу Аликула объяло злобное торжество.
Однако он избегал открытого боя. Когда давний приятель его Гафур сказал, что хочет отомстить племяннице, Аликул укоризненно покачал головой:
- Ай, дорогой, недоброе ты задумал. Только глупцы становятся на путь мести, и, уже тише, добавил: - Есть, дорогой, хорошая пословица: «Души врага ватой».
Глава шестнадцатая
НА БЕРЕГУ КАНАЛА
К этому-то «утешителю» и направился Кадыров после столкновения с Джурабаевым и колхозниками. Обогнув хлопковые поля, он поехал берегом канала к месту, где теперь иногда обедал Аликул с друзьями, превращая каждый такой обед в долгое, веселое пиршество, проходившее под аккомпанемент звонкострунного дутара, на котором играла Назакатхон, за шутливой перепалкой пирующих. Кадыров частенько присоединялся к беззаботной компании и не видел ничего худого в том, что его приятели с таким размахом отдыхают и душой и телом от трудов праведных, беспечно наслаждаясь искрометной застольной беседой.