Кадыров устало отвалился на подушки, подставил побагровевшее лицо легкому ветерку, насквозь продувавшему беседку:
- Погоди, товарищ Султанов… Дай отдышаться.
- А мы не спеша, полегоньку…
- Погоди. Я ведь не обедать приехал. У меня к тебе разговор.
- Вот за пловом и потолкуем. Или… Нет, давай уж сначала с делами покончим. Выкладывай, что там у тебя?
- Недовольны у нас в колхозе председателем сельсовета.
- Умурзаковой? - Султанов усмехнулся и стукнул себя кулаком по шее. - Вот где она у- меня сидит, ваша Умурзакова!.. Ну-ну?
- Много она о себе возомнила, вот что, - Мрачно продолжал Кадыров. - Распоряжается в колхозе, как дома… И не видит ничего, кроме своей целины.
- Упрямый фанатизм, - определил Султанов.
- Вот-вот! Только и слышишь от нее: целина да целина1 А эта целина уже все соки из колхоза высосала! Мы так план можем сорвать!
- Вот как?
- И сорвем! Буря нас так приласкала, что до сих пор не можем опомниться. Тут уж не до целины!..
- Верно, раис. Надо было весь народ мобилизовать на борьбу с последствиями бури.
- Я и мобилизовал. Да мне же за этр влетело.
- От Умурзаковой?
- От нее и от Джурабаева.
- Так… Ну-ну?
- Чтобы спасти хлопок, я снял людей со строительства поселка, отозвал с целины. В общем, принял решительные меры. Умурзакова накинулась на меня как коршун! Ты, говорит, не ^ веришь в народ. У народа, мол, хватит сил и целину поднять, и хлопок выходить!..
- Демагогия.
- Ясно, демагогия. Только мне-то от этого не легче. Умурзакова добилась-таки того, что все осталось по-старому: на полях людей не хватает, а мы развлекаемся тем, что поселок строим.
Султанов слушал Кадырова, а сам подыскивал формулировку, под которую можно было бы подвести действия Умурзаковой. Формулировки успокаивали Султанова, он верил в их силу и знал, что иная формулировка эффективней длинной цепи доказательств и обоснований: навесишь на человека ярлык, и уж не тебе, а ему придется что-то домазывать.
- Так, так… А знаешь, раис, как это называется? Самоуправством! Умурзакова возомнила себя этаким маленьким диктатором: что ей взбредет в голову, то и хорошо! А с остальными можно не считаться. Вспомни-ка, как началась эта целинная эпопея. Умурзакова даже со мной не посоветовалась, хотя подчинена непосредственно именно мне. Помчалась со своим планом к Джурабаеву! Решила через голову действовать! А что получилось? Райком принял постановление, а выполнять его поручил нам, райисполкомовцам, председателям колхозов! Это тоже штучки Умурзаковой! Она больше всех разоряется: мол, у местных Советов мало хлопот, подбавьте еще! Вот райком и поделил с нами эту обузу… М-да… Так, говоришь, сумела она настоять на своем? - Султанов потянулся, раскинув руки, зевнул сладко и бросил с насмешливым небрежением: - Растяпы вы все, раис… Растяпы! С девчонкой сладить не можете.
- Так ведь она всем головы задурила! Народ тоже словно взбесился: вынь да положь ему целину!
- Ну, народ у нас такой, ему только дай пошуметь. Народ любит сказки… В сказках-то - все богатыри!.. Ты лучше вот что скажи: неужели нет у тебя в колхозе трезвых, рассудительных людей?
Кадыров посмотрел на Султанова с недоверчивым удивлением: тот словно догадался, с чем пожаловал к нему неурочный гость. Мысли у них, выходит, сродни друг другу… А раз так, то стесняться нечего. И Кадыров решительно отрубил:
- Эти люди и послали меня к тебе, товарищ Султанов. Допекли нас наши «активисты», лопнуло наше терпение! Не знаешь, что делать, - то ли колхоз поднимать, то ли с Умурзаковой сражаться. Эти споры только 'от работы отвлекают. Вот мы и решили… . - Кто это «мы»?
- Не бойся, товарищ Султанов, люди все достойные. Они и посоветовали пропечатать про все махинации Умурзаковой в районной газете. А потом, может, в областной. Я вот письмо привез… Заметку, так сказать…
Кадыров расстегнул карман гимнастерки, достал аккуратно сложенный лист бумаги, протянул Султанову.
- Ого! - оживился Султанов. - Вы уж, оказывается, обо всем позаботились! Кто писал?
- Писали-то все… А подписались Назакатхон, наш правленческий работник, и Молла-Сулейман, бригадир. Его участок как раз больше всех пострадал от бури. Пропал там хлопок!
- Пропал, говоришь? Вот и отлич… - Но тут Султанов осекся и принял печальный, сожалеющий вид. - Шаль, очень жаль. За это кой- кому здорово может нагореть.
- Еще бы!..
- Так, - раздумчиво сказал Султанов. - Значит, один из авторов этого письма работает в колхозном правлении, другой - пострадавший бригадир. Что ж, это не плохо. Они-то в курсе всех дел, им должны поверить!
И Кадыров опять удивился: на этот раз тому, как точно совпали соображения Султанова и Аликула. А Султанов продолжал размышлять вслух:
- Отец Назакатхон тоже показал себя с самой лучшей стороны. Прекрасный работник! Гм… А знаешь, раис, неплохая идея. Клянусь аллахом, неплохая! Жаль даже, что не мне пришла в голову. Как же это мы про прессу забыли? Вот теперь мы эту вашу Умурзакову за ушко да на солнышко! Обожди, обожди, я сейчас…
Султанов, живо поднявшись, шагнул к телефону, который укреплен был на одном из столбов, подпиравших крышу беседки.
- Мне редакцию. Вы что, оглохли? С редакцией меня соедините. Это Султанов говорит. Вот то-то… Редакция? Позовите-ка Юсуфия… Салам алейкум, дорогой! Ну да, а то кто же? Ха-ха… Слушай-ка, ты ко мне можешь ненадолго забежать? Вот и ладно. Что? Да так, темка есть интересная… Ха-ха!,. Подарю, если будешь себя хорошо вести! И скоренько-скоренько, а то у нас плов стынет.
Когда Султанов вернулся на место, Кадыров, кивнув на письмо, белевшее на подушке, напомнил:
- Ты бы прочел, что мы там нацарапали…
- Сейчас-сейчас, председатель, всему свое время.
Султанов не спеша водрузил на нос очки в светлой роговой оправе, поднес к самым глазам письмо, привезенное Кадыровым, й углубился в чтение. Читал он тоже со вкусом, смакуя каждую строчку, подчеркнуто выражая свое отношение и к тем местам, которые ему нравились, и к тем, которые вызывали сомнение. То он недовольно сдвигал черные, как уголь, брови, то заливался одобрительным, победным смешком, то восклицал, восхищенно причмокивая: «Ай, молодцы! Круто завернули!» Дочитав письмо, он с минуту размышлял о чем-то, зло прищурив глаза, а потом пригрозил, ни к кому не обращаясь:
- Ну, погоди… Это тебе так не пройдет! - Но тут же встрепенулся, сверкнул улыбкой и весело посетовал: - Что-то не торопится этот титан газетной мысли!. А сказал: одна нога здесь, другая там. Ноги-то у него - знаешь, раис? - словно ходули!
Юсуфий, однако, явился вовремя, к той минуте, когда блюдо снова наполнилось пловом.
Газетчик казался каким-то червеобразным… Длинный, тонкий, как червь, скучный и серый, как червь. Глаза его ничего не выражали, да к тому же их надежно прикрывали толстые стекла очков. Лицо Юсуфия узкое, очки огромные, и потому через стекла видны не столько глаза, сколько приплюснутые к черепу уши. Тонкие, бескровные губы, казалось, не знали, что такое улыбка. Волосы, щетинившиеся ровным ежиком, были какого-то серого, пыльного цвета… Старенький серый пиджак болтался на Юсуфии, как на вешалке; просторные брезентовые сапоги казались слишком свободными для его длинных, тощих ног; при ходьбе нога толклась в сапоге, как бревно в маслобойке [14]. Трудно угадать возраст Юсуфия, но еще труднее - его склонности, и совсем невозможно - чувства и мысли. Эта бесцветность, невыразительность, неопределенность его облика пугали собеседника.
Держался Юсуфий при высоком начальстве не совсем независимо, но и без угодничества. Обменявшись вялым рукопожатием сначала с Султановым, а потом с Кадыровым, он уселся на одеяле так ловко, что нескладные его ноги никому не мешали. Отпустив дежурную шутку о теще, у которой он, видно, любимый зятек, Юсуфий бесцеремонно накинулся на плов. Ел он жадно и много, по подбородку стекал жир, но он не вытирал его, и жир капал на засаленные пиджачные лацканы.
Султанов, хотя и чувствовал над ним свою власть, однако, желая задобрить газетчика, разговор начал с шутливых похвал, адресованных «титану газетной мысли».