- Нет тебе веры, красавица. Не могла найти времени навестить больного!
- Стыдно было… - тихо сказала Назакатхон и застенчиво добавила: - Боялась я… Вашей жены боялась.
- Что ее бояться! Она не волк - не съест. Пришла бы с отцом, он-то меня не забывал.
- Сильно вам нездоровилось, раис-амаки? - сочувственно осведомилась Назакатхон.
- Врагу такого не пожелаю! - сказал Кадыров и, словно желая убедить секретаршу, что недомогание еще не прошло, опять схватился за бок. Покряхтывая, он протиснулся к своему месту за столом.
Через несколько минут Назакатхон унесла опустевший графин и вернулась с полным. Кадыров подставил стакан. Назакатхон налила ему воды, которую он тут же с жадностью выпил. Стакана хватало ему на пару глотков.
- Может, вы чаю хотите, раис-амаки?
- Чаю? Давай чаю! Дала бы море, я бы сейчас выпил и море!
- У вас, верно, жар…-пожалела его Назакатхон. - Вам не надо было вставать с постели. . - Нет, милая девушка, некогда болеть! Кол- хоз-то без Кадырова трещит по всем швам!
Кадыров говорил, а сам не отрывал глаз от лица Назакатхон. На нежно-бархатистых, как персики, щеках розовел румянец, длинные ресницы были полуопущены; в их тени, как омуты, чернели глаза. А губы былй зовущие, яркие, влажные…
Дав Кадырову вдоволь собой налюбоваться, Назакатхон ушла и вскоре принесла чай в красивой пиале, разрисованной цветами джиды, и блюдце с конфетами. Принимая из ее рук пиалу, Кадыров успел пожать пухлые пальцы девушки. Назакатхон скромно потупила взор и, как всегда делала, когда хотела изобразить смиренное смущение, прикусила нижнюю губу.
- Спасибо, дочка, - поблагодарил ее Кадыров. - Видишь, раис не ошибается в людях. Когда я брал тебя на работу, я знал, что лучшей секретарши мне не найти. Твой отец может радоваться, что у него такая дочь.
- Мой отец так же предан вам, как и я…
- Знаю! Твой отец - мой лучший друг. Выдвигая его председателем совета урожайности, я верил, что найду в нем надежную опору. Так и вышло!
Кадыров пересел на диван, стоявший у стены, потянул Назакатхон за руку и усадил рядом с собой.
- Расскажи, как тут вам без меня жилось. Тебя никто не обижал?
Назакатхон на всякий случай достала носовой платок, лицо ее приняло покорно-несчастное выражение.
- Как вы заболели, раис-амаки, так все ко мне начали придираться: то не так, это не так. Житья не стало. Ведь, кроме вас, некому защитить бедную девушку.
- Говори, кто твои обидчики?
- Без вас я как травинка в степи, - продолжала причитать Назакатхон.- Позавчера ворвались ко мне Михри и Керим. Их теперь водой не разольешь: куда одна, туда и другой. Ворвались и потребовали списки членов всех бригад: нам, говорят, надо знать, где сколько комсомольцев. А я все эти дни была такая рассеянная, раис-амаки…- Она многозначительно взглянула на Кадырова. - У меня все из рук валилось. Рылась я, рылась в бумагах, а этих проклятых списков так и не нашла. Сама не знаю, куда они подевались. А Михри разозлилась и говорит: «Тебе не у телефона сидеть, а взять бы кетмень да в поле. У меня, когда я тут работала, все было в полном порядке!» - Назакатхон надула губки. - Она думает, раз она звеньевая, так ей можно и нос задирать! Я бы тоже рада в поле, только не для этого я училась!
- Куда тебе в поле, дочка! - расчувствованно сказал Кадыров. - С тввей кожей… С твоими руками… С твоим голосом… Когда ты поешь, сердце у меня тает, как масло в котле. Твои песни прекрасны, как ты сама.
Он протянул было руку, чтобы обнять Назакатхон, но, глянув в окно, выходившее на улицу, отодвинулся от соблазнительницы и, кашлянув, суше и строже произнес:
- Михри нечем хвастаться. Когда она у меня работала, за ней нужен был глаз да глаз. Дерзка она. И упряма.
- На меня и Керим накинулся! - перебила Кадырова Назакатхон. - «У нашей Назакатхон, - сказал он, - нет времени выполнять свои - прямые обязанности. Ей надо кляузы в газеты строчить». А ведь это вы велели мне написать письмо в газету, правда?
- Гхм… Им-то ты это не брякнула?
- Вот еще! - фыркнула Назакатхон. - Стану я перед ними отчитываться! На месте Михри я бы помалкивала. На нее и так все пальцами показывают! Стыда у нее нет, виснет при всем народе на щее у своего Керима. Я сама видела, как они любезничали…
- Сама видела? - оживился Кадыров. - А ну расскажи, расскажи.
И Назакатхон рассказала…
Накануне вечером в летнем алтынсайском кинотеатре показывали новый фильм. Кинотеатр расположен рядом с клубом, окружен высоким дува- лом из сырцового побеленного кирпича. Дувал, впрочем, нисколько не мешал сорванцам-мальчиш- кам бесплатно и по нескольку раз за вечер смотреть все новые кинокартины: они забирались на деревья, удобно устраивались на ветках и сучьях и глаз не отрывали от экрана. В эти самые минуты даже тихий шелест листьев, щекотавших их шеи, был шумней их дыхания.
В кино алтынсайцы ходили как в гости, - целыми семьями, разряженные, с торжественными лицами. Старики шли с внуками, мужья с женами, девушки с дружками и подружками. И только Назакатхон была в тот вечер одна. В Алтынсае ее все знали, даже любили за веселый нрав, но жила она от всех словно бы на отшибе. Когда отец был занят, ей приходилось ходить в кино одной. Она медленно брела через просторную, чисто подметенную площадь, отвечала на приветствия, перешучивалась со знакомыми, губы ее привычно улыбались, а сердце скучало. У самого входа в кинотеатр она встретила Михри и Керима.
Те ее не заметили, так увлеклись своей беспечной болтовней. Как и все алтынсайцы, они принарядились по-праздничному: на Кериме - легкий кремовый костюм, рубашка из белого шелка, франтовской галстук, на Михри - модные туфли- лодочки, белое шелковое платье, узорчатая тюбетейка, похожая расцветкой на пеструю клумбу. Лица их раскраснелись, глаза сияли, как звезды! Назакатхон, отвернувшись, проскользнула мимо и поспешила занять свое место. Но и во время сеанса она продолжала наблюдать за влюбленными. Они примостились на задних рядах. Назакатхон то и дело тна них оглядывалась, сама не понимая, почему так волнуется, видя их счастливые лица. Было прохладно. Керим и Михри сидели, тесно прижавшись друг к другу. Поглощенный происходящим на экране, Керим крепко сжимал упершуюся в скамейку руку Михри. Они, казалось, забыли друг о друге, но смотрели на экран одним взглядом, чувствовали одно и то же, думали об одном и том же… В сердце Назакатхон шевельнулась тревожная зависть. Вот бы и ей так, - сидеть рядом с любимым, ощущая тепло его руки, слушая близкое дыхание… И чтоб он был так же молод, как Керим, так же красив и так же любил ее, как Керим Михри.
Назакатхон ушла, не досмотрев фильма, и теперь, рассказывая обо всем Кадырову, приправляла свое повествование такими подробностями, которые могла подсказать ей только зависть. Кадыров укоризненно мотал бритой головой, покряхтывал, причмокивал и старался сообразить, какое бы практическое применение найти этим фактам.
- Как это вы держали такую секретаршу! - с упреком и недоумением сказала Назакатхон. - Спору нет, Михри красивая…
Кадыров сощурился.
- В Алтынсае я знаю лишь одну красавицу.
- Ой, что вы, раис-амаки! - возразила Назакатхон.- Какая уж я красавица. Вот Михри - та, как цветок.
- Ядовитый цйеток!
Назакатхон довольно улыбнулась. Теперь, хваля Михри и Керима, она только подливала масла в огонь.
- Керим хоть увлекающийся, но симпатичный.
- Увлекающийся? - вскипел Кадыров. - Ха! Комсомольский вожак на виду у всего кишлака милуется с бесстыжей девчонкой, тоже комсомолкой! Это похуже легномыслия. Какой пример подают они молодежи!
Считая, что разговор перешел на деловую почву, Кадыров поднялся и прошествовал к столу.
- Мне давно известно о похождениях этих алтынсайских Лейли и Меджнуна! - Он тяжело опустился на стул. - Твой правдивый рассказ подтверждает, что они совсем потеряли стыд. Они могут навлечь позор на весь кишлак! Куда смотрит этот старый крикун, Муратали, который так любит драть горло… - Он хмуро побарабанил толстыми пальцами по столу и закончил: -…когда не надо.