– Хорошо, я еду с тобой, – сказала она наконец.
Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за квартиру, потом я привез ее в свой пансион.
Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.
– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.
– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.
– Тогда отправляемся в участок.
В глазах Риммы снова вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.
– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать и на себя.
– А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.
– А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.
Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.
– Хорошо. Я сделаю по-твоему.
– А что ты наденешь?
С явным усилием она поднялась со стула и открыла гардероб. У нее оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал, что в «Голубой розе» предпочитают не слишком яркое освещение; платье сойдет, тем более, что другого не было.
– Мне бы поесть, – сказала Римма, вновь тяжело опускаясь на стул. – Весь день я ничего не ела.
– У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?
Римма молча смотрела на меня некоторое время.
– Прожила. На что-то же я должна была жить!
– Разве ты нигде не работаешь?
– Иногда.
– Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, «Тело и душа» лучше всего подойдет для начала. А на бис?
– Ты уверен, что мне придется петь на бис? – спросила Римма с кислым выражением.
Я с трудом удерживал себя, чтобы не ударить ее.
– Мы исполним старые мелодии. Ты знаешь «Не могу забыть того парня»?
– Знаю.
«Ну и чудесно. Все обалдеют, когда услышат эту песню в исполнении певицы с голосом, похожим на серебряный колокольчик».
– Ну и чудесно! – повторил я вслух и взглянул на часы. Было около четверти восьмого. – Я скоро вернусь, а ты переодевайся. Встретимся через час.
Я подошел к двери и вынул ключ.
– Вот что, крошка. Чтобы тебя не соблазняла мысль о бегстве, я тебя закрою.
– Я и так никуда не убегу.
– Вот об этом я и забочусь.
Я вышел из комнаты и закрыл дверь на ключ.
Вручив Расти неоновую вывеску, я предупредил его, что сегодня вечером не приду в бар.
Расти как-то чересчур уж пристально посмотрел на меня.
– Знаешь, Джефф, – сказал он, смущенно почесывая затылок, – пора нам поговорить с тобой. Мои постоянные посетители не очень-то разбираются в твоих музыкальных способностях. Я не могу платить тебе тридцать долларов в неделю. Пора бы тебе взяться за ум и отправиться домой. Все-таки ты ведешь здесь бесполезную жизнь. Одним словом, я больше не могу держать тебя. Приобретаю радиолу-автомат. Ты работаешь последнюю неделю.
Я широко улыбнулся.
– Ну что ж, Расти, договорились. Я знаю, ты хочешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду ездить в «кадиллаке».
Потеря тридцати долларов в неделю меня не беспокоила. Я не сомневался, что Римма вскоре начнет зарабатывать большие деньги.
Позвонив Уилли Флойду, я сообщил, что привезу Римму примерно в половине десятого. Он согласился, хотя и без особого энтузиазма. Потом я вернулся в наш пансион и по пути в свою комнату заглянул к Римме. Она спала.
Времени до половины десятого оставалось еще много, и я не стал будить девушку. Я прошел к себе, побрился, надел чистую сорочку, потом вынул из шкафа смокинг, почистил его и погладил. Вообще-то смокинг выглядел далеко не блестяще, но другого у меня не было, а о покупке нового я не смел и мечтать.
Без четверти девять я снова зашел к Римме и разбудил ее.
– Ну, звезда, вставай. В твоем распоряжении всего полчаса.
Римма выглядела довольно апатичной. От меня не укрылось, что ей стоило немалых усилий подняться.
Может, она в самом деле была голодна. Во всяком случае, я понял, что она не сможет петь в таком состоянии.