– О чем вы, черт возьми, говорите?
– Неужели ты настолько бессердечен, Таддеус? Я же всю жизнь тебя знаю! И я считала, что ты гораздо лучше.
– Так вы оскорбляете меня, а не мисс Хьюитт?
– Неужели ты считаешь, что я и все в этом доме, начиная с миссис Гриббс и мистера Гриббса, кухарки и всей остальной прислуги, включая и малышку Мэри, новую горничную, не знают о том, что произошло прошлой ночью в оранжерее?
У Таддеуса было такое чувство, будто его ударило молнией.
– Все уже спали, когда мы вчера вернулись в дом, – проговорил он.
– Но это не значит, что мы не в курсе, когда вы вернулись, – бросила Виктория. – В два часа ночи!
– Черт! – очень спокойно вымолвил он. О репутации Леоны он как-то вообще не подумал. Потому что был слишком погружен в воспоминания о том, какое удовольствие ему доставила близость с ней.
– Кое-кто из прислуги знает тебя с колыбельки, – угрожающе напомнила ему Виктория. – Что эти люди, по-твоему, думают сегодня утром? Мисс Хьюитт не провела в доме даже ночи. Ты увлек ее в оранжерею и соблазнил там.
– Черт! – повторил Таддеус. Более подходящего слова он не нашел. Подумать только, еще несколько мгновений назад он находился в предвкушении чудесного дня и был в отличном расположении духа. Вот тебе и сила позитивного мышления.
– И вот теперь бедняжка вынуждена сидеть взаперти, в своей комнате, – продолжала Виктория. – Она так унижена, что стесняется спуститься вниз к завтраку. Она наверняка считает, что ее жизнь кончена. Об заклад готова биться, что мисс Хьюитт уже все глаза выплакала.
– Полагаю, мне следует радоваться, что ее собака еще не перегрызла мне горло, – устало заметил Таддеус.
Встав из-за стола, он направился к двери. Виктория повернулась ему вслед:
– И куда, интересно, ты направляешься?
– Наверх – перемолвиться парой слов с Леоной, – ответил он.
– Надеюсь, ты не собираешься остаться с ней в комнате наедине, – сказала Виктория. – И это сейчас, когда в доме я и слуги! Разве ты не достаточно натворил?
Возле двери он остановился, положив руку на дверную ручку.
– Полагаю, это чисто теоретический вопрос.
Виктория издала какой-то непонятный звук.
– Еще кое-что, прежде чем ты поднимешься наверх, – промолвила она.
Между ними повисла очередная зловещая пауза.
– Что еще? – спросил Таддеус.
– Надеюсь, ты не забыл про первый Весенний бал?
– Тетя Вики, этот чертов Весенний бал – последнее, о чем я думаю в этот момент! – воскликнул Таддеус. – И мне на него наплевать, черт возьми!
– Ты обязательно должен его посетить – как и каждый представитель высшего общества, – заявила Виктория. – Тебя там ждут.
– Но какое, черт возьми, отношение это имеет к моему намерению потолковать с Леоной?
– Это зависит от… – загадочно ответила Виктория.
– От чего? – вздохнул Уэр. Его терпение было на пределе.
Виктория презрительно фыркнула.
– От того, намереваешься ли ты сопровождать мисс Хьюитт на этот бал, – договорила она.
– Черт возьми, тетя, ну и вопрос! – возмутился Таддеус. – Тетя Вики, на случай, если вы забыли, я сейчас пытаюсь выцарапать очень опасный реликт из когтей человека, который уже убил двоих людей, чтобы отыскать его. Вдобавок к этому я пытаюсь выяснить, что за монстр в человеческом обличье получает удовольствие оттого, что перерезает горло женщинам. И у меня нет времени думать о том, кого я буду сопровождать на Весенний бал!
Брови Виктории недоуменно приподнялись.
– На то, чтобы прошлой ночью скомпрометировать женщину, у тебя время нашлось, – съязвила она.
Таддеус даже не стал отвечать на ее замечание. Вместо этого он отворил дверь, вышел из библиотеки и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступени.
Оказавшись у закрытой двери в комнату Леоны, он громко постучал.
– Входите, Мэри! – крикнула мисс Хьюитт.
Несмотря на раздражение, Таддеус ощутил некоторое облегчение. Судя по голосу Леоны, она вовсе не захлебывается от рыданий.
Таддеус осторожно приотворил дверь. Леона сидела за маленьким письменным столом у окна. У него перехватило дыхание, когда он ее увидел. На Леоне было платье цвета весенней зелени с желтыми лентами. Платье с длинными рукавами, аккуратным воротничком и длинным, до земли, подолом, было скромным во всех отношениях. Такой фасон, завезенный из Франции, дамы выбирали только для домашней одежды. Для него не нужно было тугого шнурования или корсета. Модницы вроде его матери без сомнений выходили в подобных платьях к завтраку.
Правда, входя в моду, эти платья понаделали шуму. Критики выступали против удобного фасона, утверждая, что свободный стиль неизбежно приведет к падению морали. Таддеус впервые понял, чем было вызвано недовольство самоуверенных критиков. Было что-то неуловимо чувственное в простых летящих линиях, струящихся по женскому телу, хотя, возможно, следовало бы сказать, что чувственность он различил именно в этом платье, облегавшем именно эту женскую фигуру.
Таддеусу пришло в голову, что ему бы не хотелось, чтобы Леону в этом туалете увидел другой мужчина, несмотря на то, что у платья были высокий воротничок и длинные рукава.
– Поставьте поднос на туалетный столик, – сказала Леона. Она даже не подняла голову от записок, которые внимательно читала. – И прошу вас, поблагодарите от меня кухарку.
Сложив руки на груди, Таддеус прислонился к дверному косяку.
– Ты сама сможешь ее поблагодарить, – сказал он.
Леона замерла, а затем повернулась к нему, широко открыв глаза.
– Таддеус! – радостно воскликнула она. – Что ты тут делаешь?
– Хороший вопрос, – заметил он. – Мне только что дали понять, что ты попросила принести завтрак в комнату, потому что у тебя недостает смелости встретиться лицом к лицу с тетей Викторией, не говоря уже о прислуге.
– Господи, что за ерунда!
– Мне сказали, что ты рыдаешь, затаившись у себя в спальне, потому что считаешь, что тебя обесчестили.
Леона нахмурилась.
– Кто тебе это сказал? – спросила она.
– Моя тетя, – ответил Таддеус.
Леона вздрогнула.
– Понимаю… Но я уверена, что она ничего плохого не имела в виду. Все равно… как неудобно!
– Причем нам обоим.
Она заморгала.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Дело в том, что на карту поставлена не только твоя репутация, – отозвался Таддеус. – Хочу тебе сказать, что тетя и слуги пришли к выводу, что я безобразно вел себя прошлой ночью.
– Понятно… – Леона осторожно закрыла записки. – Примите мои извинения, сэр. Мне и в голову не пришло, что невинная просьба принести завтрак в спальню приведет к столь странным выводам. Я немедленно оденусь и спущусь к завтраку.
– Спасибо, – кивнул Уэр. – Не уверен, что ты спасешь мою репутацию, но, по крайней мере, мне не придется оставаться с ними с глазу на глаз.
Она улыбнулась.
– А я абсолютно уверена, что ты бы справился с ситуацией, если бы очень захотел, – сказала она.
– Возможно. Но мне приходится думать о других проблемах, которые я бы разрешил с большим удовольствием.
– Каких, например?
– Вырвал бы пару зубов, – усмехнулся Таддеус.
Она засмеялась.
– И еще кое о каких, – добавил он.
– Да?
– Прежде чем мы окажемся перед жюри присяжных в столовой, я бы хотел поговорить с тобой в библиотеке, – заявил Уэр.
Лицо Леоны просияло.
– Ты получил какие-то известия о кристалле? – с надеждой спросила она.
– Нет, – покачал он головой. – У меня есть к тебе пара вопросов.
Леона тут же стала серьезной.
– Каких вопросов?
– Незадолго до того, как тетушка явилась ко мне, чтобы защитить твою добродетель, меня осенило, что ты должна знать об истории камня утренней зари больше, чем другие. Без сомнения, больше, чем знает Калеб Джонс или я. Последнее достоверное известие о кристалле, которое у нас есть, было записано сорок лет назад. Ты в последний раз видела камень, когда тебе было шестнадцать лет. Если я не ошибаюсь, это было лет десять – двенадцать назад?