Манфред под именем «синьора Фуэнтеса» долго и тщательно выбирал подходящий дом, особо интересуясь тишиной и уединённостью. Он очень любил Девоншир в апреле, когда его поля покрывались бархатным зелёным ковром, вытканным желтыми нарциссами.
Переодевшись к ужину, он спустился в столовую, где уже весело потрескивали в камине березовые дрова.
Услышав шум приближающегося автомобиля, он направился к выходу, но Леон Гонзалес опередил его и первым встретил гостей.
Из автомобиля вышел высокий стройный мужчина с тонкими прямыми бровями и глубоко сидящими глазами. Костюм его был вне критики. Он несколько свысока поздоровался с Гонзалесом.
— Надеюсь, мы не заставили вас слишком долго ждать — меня задержали мои эксперименты, — произнес он. — Сегодня работа что–то не клеилась…
Манфред внимательно наблюдал за гостем.
Леон представил его дамам. Мисс Спэттер оказалась красивой девушкой с немного грустными глазами. Ее мать была маленькой самодовольной дамой, подчеркнутая чопорность которой выдавала не особенно высокое происхождение.
Манфред сразу почувствовал, что девушку гнетет какая–то затаенная тоска. Ее приветливая улыбка, бесспорно искренняя, казалась несколько автоматической. В дальнейшем смутное предположение Манфреда переросло в уверенность.
Девушка испытывала страх!
Но кто внушал его?
Когда дамы поднялись наверх, Манфреду удалось поближе познакомиться с доктором Уиглоу.
— Ваш приятель отлично играет в гольф, — заметил доктор. — Право он отлично играет… для иностранца. Ведь вы оба родом из Испании?
Манфред кивнул.
Собственно говоря, он был более англичанином, чем его гость, но в настоящее время он был испанским гостем в Англии, к тому же с испанским паспортом.
— Насколько я понял, ваши изыскания увенчались полным успехом? — осведомился Леон.
Глаза доктора Уиглоу вспыхнули лихорадочным огнем.
— Да, я очень доволен ими…
Неожиданно он добавил:
— Кто вам сказал о них?
— Вы ведь сами рассказывали о них в клубе.
Доктор нахмурил лоб.
— Да?.. Что–то не припомню. Когда я говорил об этом?
— Сегодня утром.
Доктор закусил губы.
— Я иногда бываю рассеянным…
У Манфреда сложилось впечатление, что в докторе шла какая–то жестокая внутренняя борьба.
— Да, на мою долю выпал необыкновенный успех. Да… Через несколько месяцев мое имя станет извести всему миру… Но мои изыскания стоят огромных денег. Лишь сегодня я подсчитал, что одним стенотиписткам приходится выплачивать около шестидесяти фунтов в неделю…
Манфред изумленно взглянул на него.
— Вашим стенотиписткам? — переспросил он медленно — В таком случае вы, должно быть, работаете над огромным трактатом?
— Но вот и наши дамы! — воскликнул доктор.
В докторе было что–то отталкивающее. Впоследствии Манфред укрепился в этом мнении.
После обеда доктор Уиглоу неожиданно обратился к девушке:
— Ты меня сегодня еще не поцеловала, Маргарет.
Мисс Спэттер сначала зарделась, а затем побледнела.
Пальцы ее дрожали.
— Я… не помню, Феликс… — пролепетала она.
Лицо доктора побагровело от злости.
— Честное слово, это… изумительно! — вскричал он. — Я помолвлен с тобой, я выплачиваю твоей матери тысячу фунтов, а ты даже не помнишь, целовала ли меня?!
— Доктор! — неожиданно перебил его Гонзалес, протягивая небольшой лист бумаги.
Леон говорил мягко, но Манфред почувствовал в его голосе опасный металл.
— Вы не просветите меня, какое химическое соединение обозначается этой формулой?
Доктор Уиглоу медленно повернул голову и пристально оглядел говорившего.
— Хлористый ангидрид, — бросил он.
Беседа перешла на научные темы.
Маленькая самодовольная дама была единственным лицом, не придавшим особого значения поведению доктора.
— Феликс порой бывает довольно эксцентричным, но, как правило, он спокоен, приветлив и мил… Ах, главное для нас — счастье детей. Вы согласны со мной? — произнесла она на исковерканном испанском.
Манфред нехотя кивнул.
— Я глубоко убеждена в том, что Маргарет будет счастлива с ним, — продолжала почтенная мамаша, — во всяком случае, гораздо счастливее, чем с этим невыносимым человеком…
Она не расшифровала понятие «невыносимый человек», но Манфред почувствовал, что за этим кроется целая трагедия. Менее всего он увлекался романтическими сюжетами, но одного взгляда на бледную, съежившуюся Маргарет было достаточно, чтобы понять, что в этой помолвке таится что–то неладное.