— Я не умею играть на банджо, — поморщился Леон. — Мало того, я просто ненавижу этот инструмент…
— Ты хочешь сказать, что явился к нему в качестве искателя ангажемента в Южную Америку?
Леон кивнул.
— Он, разумеется, отказал мне… Типичная внешность садиста. Бесцветная нежная кожа, одутловатое, почти детское лицо, тонкие волосы, пухлые руки… Закоренелый преступник.
— Сдать полиции?
— Нет улик. Он действительно театральный агент. В его книге есть имена знаменитых артистов, которые дадут о нём самые лучшие отзывы… Чертовски хитёр, ничего не скажешь. И опытен. Если бы подделкой банкнот занялся главный кассир Королевского банка, то его было бы гораздо труднее уличить, чем какого бы то ни было другого фальшивомонетчика. Так же и с Лейном… Я говорил с неким Гольдштейном — его дочь семь месяцев назад отплыла в Южную Америку. До сих пор никаких известий… А мистер Лейн был неприятно поражён, узнав, что у девушки есть родители… Вот так…
— Что будем предпринимать? — Манфред закурил толстую сигару.
— Моя юная приятельница отбывает ближайшим пароходом в Рио-де-Жанейро… Ты как-то сказал, что был бы не прочь навестить нашего друга Пойккерта в Испании. Я, в свою очередь, был бы не прочь навестить какой-нибудь притон в Рио…
— Ты прав, — сказал Манфред. — Нужно во всём разобраться на месте.
Мисс Лила Хакер была очень удивлена, увидев среди пассажиров трансатлантического парохода того самого элегантного господина, с которым она пила чай после получения заветного ангажемента. Она была в прекрасном настроении: будущее рисовалось ей в самом радужном свете и она предвкушала прелести безбедной жизни в далёкой экзотической стране. Её, правда, несколько удивило то, что Гонзалес откровенно избегал её общества, но это обстоятельство не было достаточно значительным, чтобы изменить к худшему радостное настроение юной искательницы счастья.
Однако, это настроение сильно потускнело, когда вместо театральной сцены она вышла на шаткие подмостки прокуренного бара, где отдыхали от мирских забот субъекты весьма тёмного происхождения и рода занятий.
Вскоре владелец бара, некий Рафферти, ирландец бразильского происхождения, сурово выговаривал ей:
— Вам, милочка, нужно в корне изменить манеру поведения… Вот вы вчера вдруг подняли шум, когда синьор Сант-Яго выразил желание посадить вас к себе на колени…
— Потому что я — артистка, а не…
— Что? — расхохотался хозяин. — Не болтайте глупостей! Короче, если он ещё раз захочет полюбезничать с вами, ведите себя пристойно. Вы меня поняли?
— Нет! — ответила Лила, дрожа от негодования. — Я сегодня же соберу вещи и…
— Я уже раз посоветовал вам не болтать глупостей! Ступайте к себе в комнату до времени! А если и впредь будете разыгрывать из себя монашку…
Он втолкнул её в каморку, служившую ей спальней, и захлопнул дверь…
Вечером она спустилась вниз и исполнила свой номер. К её удивлению и радости, Сант-Яго не проявлял к ней прежнего интереса, а Рафферти был необычайно внимателен и любезен.
В свою каморку ока возвратилась несколько успокоенной. Но неожиданно она обнаружила исчезновение ключа. Мысль остаться ночью одной в незапертой комнате привела её в ужас…
Лила зафиксировала дверную ручку спинкой стула и, сидя в дальнем углу комнаты, стала ждать. Чего? На этот вопрос она не находила ответа… В час ночи она услышала осторожные шаги в коридоре, затем кто-то попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Тогда её яростно затрясли. Спинка стула угрожающе затрещала… Вдруг до слуха девушки донёсся глухой удар и звук падения тяжёлого тела. Через мгновение раздался лёгкий стук в дверь.
— Мисс Хакер, — услышала она, — откройте скорее, я хочу увести вас отсюда.
Дрожащими руками она отодвинула стул и открыла дверь. Перед ней стоял Леон Гонзалес.
— Тише… — прошептал он. — Возьмите пальто. Мы спустимся по чёрной лестнице…
В коридоре она споткнулась о распростёртое тело.
Они пробрались во двор, где стояло несколько запылённых автомобилей. Леон подвёл девушку к самой мощной из машин. В последний раз она взглянула на освещённые окна заведения Рафферти. Оттуда — в ночь рвались звуки музыки и пьяные вопли. Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Ровно через два месяца после своего отъезда Леон вернулся на Джермен-стрит и пожал руку Манфреда, днём раньше приехавшего из Испании.
— Должен отметить бесспорную пользу от пребывания в притонах, — сказал Манфред. — Ты великолепно выглядишь, Леон.
— А что, наш друг Пойккерт на своей ферме тоже открыл притон?
Друзья расхохотались.
— Как дела? — спросил Манфред.
— Оправдались наихудшие подозрения, но доказать суду виновность нашего подопечного почти невозможно. Я посетил контору его агента в Рио, разумеется, в его отсутствие, и имел счастье ознакомиться с их гнусной перепиской. Лейн прекрасно знает, на что он толкает искательниц ангажементов.
— Ну, тогда приступай к разработке деталей, ничего не поделаешь, — произнёс Манфред, нахмурясь.
Когда речь шла о наказании преступника, Гонзалес не знал ни усталости, ни препятствий в достижении цели. Ни один полководец не разрабатывал так подробно план сражения, как Леон — план возмездия.
В тот же день он тщательно обследовал местность, в которой проживал мистер Лейн.
— Великолепно! Редкая удача, Джордж! — выпалил он с порога. — Этот негодяй оказался заядлым меломаном! У него в квартире установлен какой-то фантастически мощный граммофон! Это потрясающе!
— Не хочешь выпить стакан воды? — осведомился спокойно Манфред.
— Нет! Собирайся!
— Куда?
— Слушать концерт!
Когда поздним вечером друзья подошли к дому мистера Лейна, они были оглушены треском барабанов, грохотом пушек и колокольным звоном, такими привычными для невольных слушателей симфонической поэмы Чайковского, которые имели несчастье оказаться соседями мистера Лейна.
— Что это? — спросил Манфред.
— Чайковский. «1812 год», — торжественно произнёс Леон.
Навстречу им шёл полицейский.
— Ужасный шум, не правда ли? — сказал он, поравнявшись с друзьями.
— Как это терпят соседи? — спросил Манфред.
— Привыкли.
— И как долго длится этот… концерт? Надеюсь, не всю ночь? — поинтересовался Гонзалес.
— Нет, всего час-полтора. Хозяин этого ужасного граммофона не может заснуть без музыки. Видно, артист какой-нибудь…
— В своём роде, — улыбнулся Леон.
Утром следующего дня было установлено, что в услужении мистера Лейна находятся четыре человека. Трое из них спали в доме. По пятницам Лейн покидал город.
Именно пятницу и выбрал Леон для операции.
Убедившись, что мистер Лейн благополучно отбыл в Брайтон, Гонзалес позвонил по телефону к нему домой.
— Это дворник Мастерс? — спросил он, коверкая английский язык на манер мексиканца-помощника Лейна. — Это говорит мистер Мендес. Мистер Лейн возвратится домой ещё сегодня. У него важное деловое свидание. Он просил передать, чтобы никого из прислуги не было дома.
— Я понял, сэр, — ответил дворник.
Видимо, ему не впервой было получать подобные указания.
— Да, он ещё сказал, чтобы вы не запирали кухонную дверь, — добавил Леон.
После этого он пошёл на почтамт и отправил на имя Лейна телеграмму в отель «Риц»:
«Молодая Гольдштейн обнаружена в Санта-Фе большие осложнения полицией Должен немедленно видеть Жду у вас дома Мендес»
— Телеграмму он получит в восемь часов, а в девять отходит поезд из Брайтона. В половине одиннадцатого наш клиент будет дома, — сказал Леон.
— Пойдём готовиться, — спокойно ответил Манфред.
Как и следовало ожидать, прислуги в доме не оказалось. Друзья без особого труда нашли комнату Лейна, выходившую окнами на улицу.
— А вот и его знаменитый граммофон, — сказал Гонзалес, указывая на шкафчик красного дерева. — Работает на электрическом токе… Так… Очень удобно, — произнёс он, увидя над изголовьем кровати выключатель, — он выключает эту адскую машину, не вставая с постели.