Т у м а н о в а. А вы все работаете? Почему не на пенсии?
В е р а А н д р е е в н а. А ты на пенсии?
Т у м а н о в а. Да.
В е р а А н д р е е в н а. И не представляешь нигде?
Т у м а н о в а. Выступаю. Изредка.
В е р а А н д р е е в н а. Зачем?
Т у м а н о в а. Скучно. Без людей-то.
В е р а А н д р е е в н а. И я не могу без людей. Сейчас работать хорошо. Телеграммы больше радостные. Внучка родилась, сын женился. Бывают и тяжелые… Так ведь не Тоне носить. От них на сердце зарубки остаются. Обидно только: некоторые плачут, а деньги суют. Свинцовые деньги. А спорить с человеком нельзя, ежели он в таком состоянии… Живу, не жалуюсь. Другие в моих годах хворые, лежат больше. А я не хвораю. Хожу. А может, оттого и не хвораю, что хожу.
Заработал аппарат.
Т о н я. Что они там! Знают ведь: окончилась у нас работа. (Подошла к аппарату.) Спрашивает… Срочную…
С а в ч е н к о. Прими.
Т о н я (читает ленту). Со Шпицбергена. «Свердлова семь. Чивилихиной Светлане. Люблю! Люблю! Люблю! Андрей». Все с восклицательными знаками. Могла бы до завтра потерпеть эта Светлана.
В е р а А н д р е е в н а. Кабы разлюбил — другое дело. А то ведь любит. Давай, снесу. Пусть ей сны добрые приснятся.
Тоня стоит в нерешительности. Савченко кивнула.
Тоня передала телеграмму Вере Андреевне.
(Тумановой.) Увидимся до твоего отъезда?
Т у м а н о в а. Конечно.
В е р а А н д р е е в н а. Может, и просьбу исполнишь?
Т у м а н о в а. Любую!
В е р а А н д р е е в н а. Была я в пятидесятом. На том месте. Старика повстречала. «Не найти тебе. Многие матери приезжали. Тысячи наших солдат на этой земле захоронены. Что ни холм — братская могила». Положила я на один холмик веточку… Он пихту нашу любил…
Т у м а н о в а. Это почти невозможно отыскать… Но я постараюсь…
В е р а А н д р е е в н а. Не о том прошу. Молва идет: доброе дело задумали ленинградцы. Памятник построить, какого еще не было на земле. Деньги среди народа собирают. Правда это?
Т у м а н о в а. Да.
В е р а А н д р е е в н а. Скопила я кое-что за эти годы. Передам тебе. А ты тем людям отдай. Ежели не будут на памятнике имен писать — так тому и быть. А будут — пусть напишут: Петров Степан Кузьмич. Года рождения тысяча девятьсот двадцать четвертого. Марта месяца. А месяц и год его гибели в похоронке указаны. (Вышла.)
Т у м а н о в а (взволнованно). Перед самым отъездом… Был вечер… Весь сбор — на этот памятник. Я читала стихотворение… Нашего ленинградского поэта. Какие там хорошие строки! (Читает.)
(После паузы.) Я вам очень признательна, милые девушки. Вы с такой теплотой относитесь к Вере Андреевне…
Савченко и Тоня переглянулись.
(Тоне.) Приходите завтра утром. Я буду счастлива, если в летописи нашего города вы напишете о жизни Степана Петрова и его матери. (Вышла.)
Т о н я (тихо). Степана Петрова и его матери… А сколько таких матерей… Похоронные прибывали почти ежедневно. А война… Война длилась больше тысячи дней! Нужно узнать все имена… павших смертью храбрых.
С а в ч е н к о. Мы узнаем.
Т о н я. Это я обязана…
С а в ч е н к о. Я тоже. Ведь Галочка моя родилась в этом городе.
НЕБО
ЮРИЙ ВОЛКОВ — 24 лет.
ЛЕНА — 19 лет.
ШЕВЧЕНКО — 48 лет.
ВЕРА АНДРЕЕВНА — 48 лет.
Большая, хорошо обставленная комната. На стене картина — девушка-пилот возле одномоторного самолета. На тахте много вышитых подушечек. Окно. Две двери — в коридор и в спальню. В комнате Л е н а. Она сидит на тахте, снимает мокрые чулки. Из спальни выходит Ю р и й с домашними туфлями и полотенцем в руках. Он в форме летчика с погонами старшего лейтенанта.
Ю р и й (подает Лене полотенце). Растирай ноги. Сильнее! Дай-ка я. Больно? Терпи, Ленок, не то грипп обеспечен… Вот так… Чулки повесим просушить. (Вешает чулки на спинку стула.) А туфли — в духовку.