Ш е в ч е н к о ушел в спальню.
Душа за него болит.
Л е н а. Вы должны быть счастливы.
В е р а А н д р е е в н а. Это почему же?
Л е н а. Муж не будет летать.
В е р а А н д р е е в н а. Думаешь, это счастье?
Л е н а. Конечно!
В е р а А н д р е е в н а. Нет, милая. Для него — беда. Значит, для меня — тоже. (После паузы.) Не успокоится — поеду к генералу. Может, разрешит ему еще полетать. Хоть на других самолетах… Генерал меня еще с Курской дуги помнит. (Подошла к портрету.) Вот такой я была в сорок третьем. Неудачный портрет. Прихоть Петра Петровича. Уйму денег заплатил. А художник, чудак, изобразил меня с накрашенными губами. Это в боевой-то обстановке… Первый раз купила помаду через два месяца после войны. Полетели мы тогда с Петром Петровичем на истребителе из Вены во Львов, расписываться. Я в летной форме. Но на всякий случай надела под эту форму довоенное платье. Чудом сохранилось. Подходим к загсу, вспомнили: у нас ни копейки советских денег. Чем платить за регистрацию? Нашли выход. Я — в парадное. Петр Петрович снаружи дежурит. Сняла платье. Пошли на базар и продали спекулянту за бесценок. Не модное, говорит. Там и помаду увидели. Петр посоветовал: «Купи. Подкрась губы. Не то нас не станут регистрировать. Уж больно ты на парня похожа в этой форме». Расписались, полетели обратно…
Резкий телефонный звонок.
(Снимает трубку.) Слушаю вас. Сейчас. Петр! Быстрее!
Ш е в ч е н к о вышел, взял трубку.
Ш е в ч е н к о. Полковник Шевченко. Спокойнее, майор. Докладывайте, как положено. Так… Видимость?.. Соседние аэродромы?
Вера Андреевна подошла к нему.
Тогда сажать будем у себя. Кто в воздухе?.. Заводите на посадку в первую очередь тех, кто послабее. Лучших, Бондаренко, Степанова и Волкова, — последними! Машину выслали? Выезжаю. (Кладет трубку.)
В е р а А н д р е е в н а быстро выходит, выносит ему куртку и помогает одеться.
Видимость резко ухудшается.
В е р а А н д р е е в н а. Соседние аэродромы?
Ш е в ч е н к о. Закрыты туманом.
В е р а А н д р е е в н а. Сколько самолетов в небе?
Ш е в ч е н к о. Шесть.
Уходит. В е р а А н д р е е в н а идет с ним. Лена подошла к окну, распахнула его. Возвращается В е р а А н д р е е в н а.
В е р а А н д р е е в н а. Закройте окно.
Л е н а (закрывает окно). Опасно садиться в таком тумане?
В е р а А н д р е е в н а. Да.
Л е н а. Юрий последний… Тогда туман будет еще гуще…
В е р а А н д р е е в н а. У вас грустные глаза. Что произошло?
Лена молчит.
(Требовательно.) Отвечайте, что произошло?! Поссорились?
Лена молчит.
В такой обстановке решают сотые доли секунды. У летчика должен быть ясный ум. И никаких посторонних мыслей. А Юрий сейчас может ни о чем другом не думать?
Л е н а (в страхе). Не знаю…
Пауза.
В е р а А н д р е е в н а. Если собираетесь выходить замуж за Юрия…
Л е н а. Я не собираюсь выходить замуж.
В е р а А н д р е е в н а. Не собираетесь?!
Л е н а. За летчика.
В е р а А н д р е е в н а (с неприязнью). Зачем же морочить парня? Он любит вас.
Звонок телефона.
(Снимает трубку.) Слушаю. Хорошо. (Кладет трубку.) Автобус у дома офицеров. (Выходит и вносит чулки.) Надевайте. Сухие.
Лена покорно надевает чулки и туфли.
Торопитесь, если не хотите опоздать к автобусу.
Л е н а (идет. Остановилась у порога). Позвольте мне остаться.
В е р а А н д р е е в н а. Зачем?
Л е н а. Если по моей вине…
В е р а А н д р е е в н а. Останетесь вы или нет, ничего не изменится. Уж лучше поезжайте.
Л е н а. Нет… Если нельзя, я подожду около дома.
В е р а А н д р е е в н а. У нашего дома? Юрий мне этого не простит. Туфли еще влажные?
Л е н а. Кажется.
В е р а А н д р е е в н а. Снимите. (Подает ей комнатные туфли. Выходит.)
Лена подошла к окну. Прислушивается.
Возвращается В е р а А н д р е е в н а, вносит стакан чая.
Л е н а. Слышите? Какой-то шум.
В е р а А н д р е е в н а. Дерево у окна. Ветки стучат. Садитесь.