Л е н а. Позвоните, пожалуйста… Узнайте…
В е р а А н д р е е в н а (покачав головой). Туда звонить нельзя. Думай о другом.
Л е н а. Это в самом деле была учебная тревога?
В е р а А н д р е е в н а. Да.
Л е н а. Зачем же… в такую погоду…
В е р а А н д р е е в н а. Летчик должен летать в любую погоду. Вдруг появится вражеский самолет. Это может случиться и в тумане.
Л е н а. Всегда думала: счастье — радость. Счастье — когда жить легко и спокойно…
В е р а А н д р е е в н а. Тише! (Идет к дверям.)
Л е н а. Куда вы?
В е р а А н д р е е в н а. Петр Петрович идет.
Л е н а. А я ничего не слышу.
В е р а А н д р е е в н а. Идет!
Л е н а. Один?
В е р а А н д р е е в н а. Да.
Пауза. В наступившей тишине слышно, как кто-то отпирает замок входной двери, как вошедший снимает куртку. Лена не выдерживает, бросается к двери. Вера Андреевна останавливает ее. В дверях Ш е в ч е н к о.
Ш е в ч е н к о. Все дома. (Проходит в спальню.)
Л е н а. Петр Петрович…
В е р а А н д р е е в н а. Не спрашивай его. Сейчас он тебе ничего не скажет. Главное — все дома.
Лена заплакала.
Да ты что, девочка…
Л е н а (сквозь слезы). Ненормальная… Смеяться нужно… А я плачу… Два слова… Только два слова… «Все дома»… Все дома… Счастье… Трудное счастье…
В е р а А н д р е е в н а. Успокойся. Слезы вытри. Сейчас Петр Петрович вызовет свою машину, отвезем тебя домой.
Л е н а. Если разрешите… Я бы осталась… Юру дождусь.
В е р а А н д р е е в н а. В нашей семье заведено: желание гостя — закон.
Входит Ш е в ч е н к о.
Ш е в ч е н к о. Понимаешь, Вера, какая штука… Майор Балашов вел самолеты на посадку. Неуверенно. Чувствую, его нервозность передается летчикам. Пришлось сажать самому. Приземлились мои питомцы! Спрашиваю: «Страшно было?» — «Нет. Мы были спокойны. Знали, кто ведет нас на посадку». И вот тогда я подумал: хватит, старик, злиться на весь белый свет. Отлетал свое, обучил смену…
В е р а А н д р е е в н а. На покой?
Ш е в ч е н к о. Нет! На КП. Наводить летчиков на цель. Ведь они и тогда будут знать, что это я их веду.
В е р а А н д р е е в н а. А душа твоя все равно с ними. Значит, в полете.
Слышно, как хлопнула входная дверь. Входит Ю р и й. Он в куртке. Фуражку положил на стол. Чувствуется — он страшно устал. Не замечает стоящую в углу Лену. Сел. Наливает из графина воду в стакан.
Чай греется.
Ю р и й (покачал головой. Жадно пьет). До цели четыре километра. Иду на сближение. Вдруг он разворачивается, уходит. Включаю форсаж…
Ш е в ч е н к о. Догнал?
Ю р и й. С трудом. Все выжал от машины.
Ш е в ч е н к о. А садился? С какой мыслью?
Ю р и й. Боялся, вдруг прикажут катапультироваться. Разве можно угробить такую машину!
В е р а А н д р е е в н а. Почему не спрашиваешь, где Лена?
Юрий обернулся, встал. Вера Андреевна взяла Шевченко за руку, и они вышли в спальню.
Л е н а. Сними куртку. (Помогает ему снять куртку.) Ты очень устал. Садись. (Уносит куртку и возвращается.)
Ю р и й. Подъезжаю — одна мечта. Вдруг… увижу тебя в окне.
Л е н а. Я буду ставить будильник на полчаса раньше. И когда бы ты ни подъехал к дому, в нашем окне всегда будет гореть свет.
ОСТРОВОК В ОКЕАНЕ
ВЯЧЕСЛАВ РЫБАКОВ.
ГРИГОРИЙ ГОРЕЛОВ.
МАША.
Маленькая деревянная избушка, которую построили пограничники, чтобы пережидать в ней непогоду. В избушке Г о р е л о в и Р ы б а к о в. Горелов лежит на нарах. Возле него охотничье ружье. Рыбаков в форме офицера-пограничника. Стоит у двери. Внутри избушка освещается лунным светом, падающим из открытых дверей и окошечка.
Р ы б а к о в. Я пойду.
Г о р е л о в. Куда?
Р ы б а к о в. Проверю наряд.
Г о р е л о в. Не уходи, пожалуйста.
Р ы б а к о в. Оттуда свяжусь с заставой.
Г о р е л о в. Не хочу оставаться здесь! (Прислушивается.) Кто-то стонет… Слышишь?!
Р ы б а к о в. Да.
Г о р е л о в. Неужто медведь… жив еще?
Р ы б а к о в. Нет. Обрыв — двести метров.
Г о р е л о в. Кто же?