Через несколько минут после его ухода длинный черный «форд» высадил Сьюзи Бейкер перед ее домом.
Въезд в гараж был уже закрыт металлической шторой. Эндрю ускорил шаг. Вскоре он увидел у тротуара Саймона, засунувшего голову под капот «студебекера».
— Как ты кстати! — сказал ему Саймон. — Не заводится, хоть плачь! В одиночку мне его в гараж не затолкать. Меня приводит в ужас мысль, что придется бросить его здесь на всю ночь.
— Мне бы твои заботы, старик!
— Это мой кормилец — как же мне о нем не заботиться?
— Никак его не продашь?
— Как раз продал — и получил назад от коллекционера, взявшего взамен «одсмобил» 1950 года. Своя клиентура — великое дело в моем ремесле! Ну, взяли?
Эндрю уперся руками в багажник «студебекера», Саймон опустил стекло и схватился левой рукой за дверцу, а правой за руль.
— Сломался?
— Понятия не имею. Завтра покажу механику.
Они закатили машину в гараж и отправились ужинать в ресторанчик «Мэриз Фиш».
— Я решил вернуться на работу, — объявил Эндрю, садясь за столик.
— Давно пора!
— И перееду жить к себе.
— Никто тебя не заставляет.
— Никто, кроме тебя.
Эндрю продиктовал официантке свой заказ.
— О ней что-нибудь слышно?
— О ком? — спросил Саймон.
— Сам знаешь.
— Нет, у меня нет о ней никаких известий. Откуда?
— Ну не знаю… Просто надеялся.
— Страница перевернута, она не вернется. Ты причинил ей слишком сильную боль.
— Вечер во хмелю, дурацкое признание… Тебе не кажется, что я уже сполна за это расплатился?
— Меня можешь не спрашивать, рассказывай все это ей.
— Она куда-то переехала.
— Не знал. А ты откуда знаешь, если не имеешь от нее вестей?
— Брожу иногда под ее окнами.
— Случайность?
— Да, иногда случайно забредаю…
Эндрю хмуро смотрел через стекло на темные окна собственной квартиры.
— Ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня. Есть места, бередящие память. С ней я пережил самые счастливые мгновения своей жизни. Вот и шатаюсь у нее под окнами, посиживаю на лавочке, предаюсь воспоминаниям. Иногда вижу нас вдвоем — две тени, входящие в дом с покупками, сделанными в магазинчике на углу. Слышу ее смех, ее шутки, смотрю на то место, куда она всегда ставила пакет, ища ключи. Бывает, даже встаю с лавочки, вроде как поднять ее пакет, — в сумасшедшей надежде, что дверь откроется и жизнь продолжится с того момента, когда прервалась… Идиотизм, конечно, но мне от этого так хорошо!
— И часто это с тобой бывает?
— Как тебе рыбка? — С этими словами Эндрю потянулся вилкой к тарелке Саймона.
— Сколько раз в неделю ты болтаешься под ее окнами, Эндрю?
— Моя лучше, ты сделал неверный выбор.
— Может, хватит оплакивать свою участь? Ну не сложилось у вас — печально, не спорю, но это еще не конец света. У тебя вся жизнь впереди.
— Слыхал я много пошлых сентенций, но «у тебя вся жизнь впереди» — апофеоз пошлости!
— Ты смеешь меня учить, после того что только что рассказал?
Саймон поинтересовался, как друг провел день, и Эндрю, желая оправдаться, поведал ему о своем знакомстве с посетительницей читального зала.
— Пока ты не принялся за ней шпионить и отсиживать себе зад на скамейке под ее окнами, я, пожалуй, сочту эту новость хорошей.
— Я уже оборудовал себе наблюдательный пункт в баре на углу ее улицы.
— Что ты сделал?!
— Ты слышал. Но это не то, что ты думаешь. В этой особе есть что-то интригующее, я еще не разобрался, что именно.
Эндрю заплатил по счету. На Чарльз-стрит было безлюдно. Старик выгуливал лабрадора, такого же хромого, как он сам.
— Не устаю поражаться сходству между собаками и их хозяевами! — воскликнул Саймон.
— Согласен. Купи себе кокер-спаниеля. Пошевеливайся, это будет моя последняя ночь на твоем поломанном диване! Завтра я сматываю удочки, как обещал. И еще одно обещание: больше я не стану прохлаждаться у Вэлери под окнами. Чего ради, раз ее след простыл! Знаешь, что меня убивает? Мысль, что она могла переехать к другому мужчине…
— Но ведь ты не желаешь ей ничего дурного?
— Что, если она откровенничает с другим, заботится о нем, спрашивает, как он провел день, близка с ним так, как раньше со мной… Нет, это невыносимо!