Джиллиана кинула на Карлейля испуганный, растерянный взгляд, с которым и вышла из зала, а он подумал, что не так уж бесстрашна его юная супруга, как только что ему казалось.
Король Англии, все время проявлявший весьма мало интереса ко всему действию, тоже поднялся от стола и покинул зал под предлогом срочных дел государственной важности, оставив своих баронов для дальнейшего поддержания традиций, соответствующих отмечаемому событию.
Роберт Брюс, отойдя от группы шотландцев, прибывших с ним в Виндзор, , приблизился к Карлейлю и уселся рядом.
– Ну как, – повторил он свою излюбленную шутку, – она еще не прирезала тебя?
Карлейль отвечал в его же духе:
– Хочу надеяться, она потерпит хотя бы до завтра. Роберт посерьезнел.
– Завтра, даст Бог, мы тронемся отсюда, – сказал он и добавил в прежнем тоне: – Смотри, чтобы она могла управлять конем не хуже, чем тобою...
Обычно Мария не принимала участия в таких действиях, как подготовка девушки к брачной ночи, но сейчас поднялась из-за стола вместе с другими женщинами и отправилась в комнату для гостей. Она понимала: Джиллиане будет мучительно неприятно предстать голой перед посторонними женщинами и тем более мужчинами, которые станут разглядывать ее шрамы, интересоваться их происхождением, и собиралась избавить девушку от части переживаний хотя бы тем, что сама поможет ей раздеться. Никто, конечно, не посмеет помешать сестре короля и недавней воспитательнице помочь снять одежду с ее подопечной.
Женщины предложили Джиллиане воспользоваться отдельной комнатой и затем препроводили в гостевую, подготовленную для брачной пары. Кровать не была широкой, по поводу чего Эдит легкомысленно заметила, что шире и не нужно: ведь мужчина и женщина составят одно целое. Она и королева уже начали расстегивать на Джиллиане платье, когда Мария отстранила их и сама принялась за различные ленты и крючки, успев вовремя прикрыть роскошными волосами девушки длинный шрам на плече.
Зато цепочка с рубином на шее была замечена, и королева спросила, откуда у нее такая драгоценность.
– Мой подарок, – коротко объяснила Мария.
Она уже освободила Джиллиану от платья, которое передала Эдит, а Рианнон достались остальные части одежды и обувь.
Теперь новобрачная стояла совершенно раздетая, если не считать золотой цепочки и того, что волосы прикрывали плечи и грудь, доходя почти до бедер. То ли оттого, что впервые в жизни ее выставили напоказ, то ли от предвкушения того, что неминуемо должно произойти, ее соски отвердели, и она чувствовала возбуждение.
Долго ожидать в женском обществе не пришлось: двери широко распахнулись, и в комнату вошли Роберт Брюс, Уорик, Глостер, подталкивая перед собой совершенно обнаженного Джона Карлейля, которого они успели раздеть в соседней комнате. Появление новобрачного сопровождалось смехом и притворно негодующими вскриками многих из присутствующих женщин, а мужчины, столпившиеся у дверей, начали высказывать свое восхищение красотой и статями невесты. Сестра Мария и тут была настороже и повернула ее так, чтобы в поле зрения находилась грудь, а также не отмеченные шрамами спина и ягодицы.
– А теперь довольно, – шепнула она Джиллиане. – Скорее в постель.
И та не заставила себя упрашивать, нырнула под одеяло и натянула его до самого горла, взглядом поблагодарив Марию, которая кивнула в ответ.
– Ну что ж, – со смехом возгласил Брюс, – им есть чем заняться и без нас. Пошли отсюда!
Он поклонился королеве и направился к выходу. Та, пожелав новобрачным счастливой ночи, последовала за ним, и то же сделали все остальные женщины и мужчины. Последний из них плотно закрыл за собой дверь.
Джон Карлейль стоял молча и неподвижно в том виде, в каком его ввели в комнату, пока все не ушли. Только тогда он шагнул к двери, задвинул засов, после чего обернулся и посмотрел на жену.
Та неподвижно лежала, закрывшись до подбородка, и, казалось, чересчур внимательно и изучающе смотрела на него широко открытыми серьезными глазами. В достаточно ярком свете множества свечей она видела, что и раздетый он выглядит таким же огромным, как в одежде. Темно-рыжие волосы спадали на плечи и прикрывали нижнюю часть лица, такого же цвета были они у него на могучей груди, а также на животе и еще ниже. Под ее взглядом он снова ощутил возбуждение, и глаза Джиллианы раскрылись еще шире, наблюдая удивительное незнакомое явление.
– Сейчас я должен буду прикоснуться к тебе, – сказал он, не отходя от дверей. – Мы должны стать мужем и женой.
– Да, я знаю, – отвечала она. – Только хочу признаться вам, что я... что мое тело испорчено.
У него упало сердце: он подумал с удивлением и злостью, что она признается ему в утере невинности. Ну что ж, решил он, даже лучше – он не должен будет беспокоиться, что причинит ей боль, поскольку она уже достаточно опытна.
Но пока он пытался успокоить себя, отрешиться от чувства свирепой ревности и горького разочарования, Джиллиана вдруг откинула одеяло и с трогательной естественностью, поднявшись с постели, отодвинув мешающую ей преграду из собственных волос и не сводя глаз с его лица, показала ему один за другим свои шрамы.
От движения рук ее груди приподнялись и напряглись, откинутые волосы позволили рассмотреть каждый изгиб тела, и вначале он не видел вообще никаких шрамов и рубцов, но потом, заставив себя слегка успокоиться, взглядом опытного воина смог определить причину каждого ранения и чуть ли не силу удара.
Джиллиана не сумела прочесть по его лицу и понять чувства, овладевшие им. Больше всего ее беспокоило, что он может отнестись с презрением к ее отметинам на теле, которыми она дорожила, считая их знаками вечной преданности отцу, его урокам, памяти о нем. Она приготовилась к яростному противодействию, если бы Карлейль позволил себе сказать что-либо насмешливое или уничижительное. Но он только негромко произнес:
– Расскажи мне сама о своих ранениях.
Он понял вдруг, что испытывает даже некую радость при виде ее шрамов, рассказ о которых может помочь ей избавиться от чувства страха, уменьшить напряжение. Шрамы изгнали из его души злую ревность, вернули спокойствие.
Уловив в его голосе подлинный интерес, даже уважение, Джиллиана снова откинулась на подушки и заговорила.
– Я сама виновата, – услышал он ее искреннее признание. – Потому что ошибалась и за ошибки должна была поплатиться. Разве не так?
Его восхитила ее прямота – в ней он увидел доблесть истинного воина.
Она продолжала говорить, а он тем временем подвинул к постели поднос с едой и флягу вина.
– ...Вот этот я получила в одиннадцать лет. – Джиллиана дотронулась до своего плеча. – Питер был тогда выше – меня... вы его видели недавно в лесу... я, помню, сделала неправильный выпад, смотрела на него, а не на клинок...
Карлейль присел рядом с ней на постель, протянул бокал с вином. Он понимал, что происходящее приобретает несколько курьезный характер: супруг сидит и слушает полудетский рассказ, вместо того чтобы схватить новобрачную в объятия, накрыть своим телом, совершить то, чего она так боится, но что, несомненно, вызывает у нее немалый интерес.
Однако он продолжал внимательно слушать, а она, ощущая его внимание, продолжала благодарно рассказывать.
– ...А вот этот, – она коснулась левого бедра, – когда мне исполнилось четырнадцать. Мой другой напарник, он оказался намного сильнее меня, хотя я более быстрая и ловкая... Я тогда только начала биться настоящим большим мечом и еще не привыкла к его весу...
– Вижу, рану прижигали, – сказал Карлейль, наклоняясь к ее ноге и легко проводя пальцем по рубцу.
– Да. Брат Уолдеф, помню, говорил, что если бы еще на дюйм глубже, то ногу не спасти.
Спокойствие, с которым говорила о своих ранах юная красивая девушка, так поразило его, что он почувствовал необходимость сделать большой глоток вина.
Джиллиана тоже немного отпила из своего бокала, глядя в глаза Карлейлю и видя в них теплоту и сочувствие.