Следующим на трибуну поднялся Каспарян и, поразив всех феноменальной памятью, почти точно повторил то, что говорил Туча.
Костя, сидевший рядом с Арсением Ратовым, чувствовал, как тот напрягся, словно хотел взять штангу рекордного веса.
Виев пригласил на трибуну биолога Кузнецова. Тот тоже торжественно провозгласил готовность лететь на пятьдесят лет к чужой звезде во имя интересов родной Земли.
Виев не вызывал Арсения Ратова, он только посмотрел в его сторону. Костя было вскочил, но Арсений тяжелой рукой усадил его на место и поднялся сам:
– Готов на все, - кратко сказал он, взойдя на трибуну. Потом не спеша сошел с нее.
Теперь туда один за другим поднялись гости Москвы: нейтринный доктор-инженер Франсуа Лейе из Парижа и профессор Карл Шварц из Берлина, геолог, исследовавший сначала с помощью автоматов, а потом и сам лично лунные кратеры.
Так же торжественно дали свое согласие и возможные дублеры намеченных членов звездного экипажа, а среди них и Костя.
Когда выходили из зала, солнце уже зашло и под потолком зажглась люстра. Костя, подтолкнув Арсения, с усмешкой шепнул:
– Грубая эта наука - арифметика. Никакой вежливости. Вернешься - тебе тридцать…
– А ей за семьдесят, - добавил Арсений.
Глава четвертая.. ГОРЕ И РАДОСТЬ
На серебристо-черном от звезд космическом небе можно было рассмотреть новую, сверкающую на солнце полосу. Это на многие километры протянулись заброшенные сюда ракетами части огромных труб и другие замысловатые предметы, которые, словно нехотя, медленно вращались вокруг собственных осей.
Крохотные серебристые фигурки в скафандрах с помощью ракетных движков шныряли между ними, подцепляли их и стаскивали вместе, чтобы соединить одна с другой детали гигантского звездолета.
Цепочкой вытянулись уже готовые к старту космические танкеры с горючим, которым будет в пути пополняться звездолет.
В космосе над просторами полускрытой облаками Земли готовился беспримерный рейс к другой звезде, в котором примут участие шесть избранников человечества.
А далеко внизу, под океаном облаков, жизнь шла своим чередом.
Вилена близко к сердцу приняла непонятное охлаждение к ней Арсения, но женская гордость и "мужская" воля позволили ей побороть себя и не отказаться от музыкального конкурса.
В концертном платье она показалась профессору Шилову особенно красивой - он зашел за кулисы подбодрить ее перед вторым туром конкурса.
Вилена ходила по коридору за сценой, прижав к подбородку сцепленные пальцы, и сердитым шепотом повторяла слова из записки Арсения, словно хотела заучить их наизусть:
– "Очень занят. Желаю успеха. Вряд ли вырвусь к экрану. Арсений…"
"Вот как? - подумала вдруг она о Ратове. - Вряд ли вырвусь к экрану…" - И что-то сдавило у нее горло.
Да, она была не просто обижена - больно уязвлена!
Ну, хорошо, они перестали видеться, как бывало во время работы Арсения на глобальной радиоантенне. Сейчас он занят чем-то другим. Но разве по-человечески нельзя быть чуть внимательнее? И она с горечью повторяла вслух:
– Вряд ли вырвусь к экрану!..
Волнение Вилены перед концертом показалось Шилову естественным. Он даже вздохнул: "Как все-таки тяжела всякая система соревнований! Впрочем, устранение основных социальных конфликтов сделало соревнование во всех проявлениях жизни, будь то наука или производство, искусство или спорт, основным стимулом движения вперед". И, довольный своим "открытием", он снова вздохнул.
Анна Андреевна, оказавшаяся здесь с Авеноль, увидев его, обрадовалась:
– Наконец-то вы опять нас вспомнили, Игнатий Семенович! Нашей бедняжечке так нужна сейчас поддержка, сильная рука…
Авеноль, тоненькая, но упругая, решительно встала перед Шиловым:
– Сейчас нельзя. Она - в музыке.
И Шилов не решился подойти к Вилене.
А та, не оглядываясь, смотрела в окно и крепче натягивала перчатку, которая должна была сохранить перед выходом на сцену тепло ее руки.
Публика в концертном зале тоже не догадывалась о состоянии молодой пианистки в длинном платье, прошедшей к роялю, чуть замедляя шаг.
Шилов, сидя в первых рядах партера, старался поймать взгляд Вилены, когда она кланялась перед тем, как сесть за инструмент, но она даже не посмотрела в его сторону. Ему стало досадно.