Вилена любила старинную монорельсовую дорогу, вспоминала мелькавшие когда-то в окнах леса и перелески… Теперь в вагоне даже окон нет! А вот Виленоль не видела прежних поездов, если не считать тех, в которых ездила Аннушка. Ах, Виленоль, Виленоль!
Четверть часа назад седобородый академик Руденко заглянул через "окно дальности" к ним с Арсением в домик. Он старался быть спокойным, но его добрые выцветшие глаза смотрели в сторону. Он сказал, что ныне женщины почти никогда не умирают при родах, но… единственная оставшаяся почка будущей матери делает положение крайне серьезным. Поэтому наготове аппараты, способные заменить почку. Все будет хорошо!..
Но Вилена понимала сказанное между слов. "Окно дальности" позволяло Вилене как бы находиться в Институте жизни, куда взяли Виленоль. И все же Вилена не могла побороть в себе желание по-настоящему быть там, рядом с "сестренкой".
Наконец-то Москва!
Прохожие на улице уступали Вилене дорогу, сочувственно смотрели ей вслед.
Наконец, переведя дыхание, она остановилась у знакомого подъезда Института жизни.
Вестибюль с квадратными колоннами, отделанными, как в старину, мрамором…
Ну вот! К счастью, Петя уже здесь! Как же могло быть иначе! Он тоже не вытерпел и, так же как Вилена, примчался сюда, в Институт жизни, где находилась участница важнейшего проведенного на Земле эксперимента - симбиоза космических организмов.
Встретила Вилену и Петю в вестибюле очень старая женщина. Она была прямая и подтянутая и потому казалась строгой.
Старушка попросила подождать и пошла доложить академику.
– Кажется, я помню ее молоденькой Наташей, - сказала Вилена.
Состарившаяся современница Вилены вернулась и передала, что академик сам выйдет к ним, как только закончит обход.
– Он просил передать, - сказала старушка, - что все, что зависит от людей и науки, будет сделано.
Петя и Вилена тревожно переглянулись, старались не выдать охватившего их волнения.
Они стояли молча, потом Петя сказал:
– Виленоль говорила, что нет ничего прекраснее детей.
– Я с ужасом вспоминаю о планете, где никто не имеет права рождаться.
– А ведь не так давно находились ученые, которые уверяли, что Земле грозит потоп из человеческих тел.
Вилена передернула плечами:
– Выражение какое подобрали! Омерзительное!..
– И это о детях, которым принадлежит будущее.
– В будущее много дорог - и на ледяные материки, и в космос… Высший ученый совет Земли скорее всего выберет обе дороги.
– Мы с Виленоль на том и договорились. Но кто же из вновь рожденных останется на новых материках? Кто улетит к другим звездам?
– Да, кто? - отозвалась Вилена.
Они говорили о миллиардах людей, а думали об одной Виленоль, которая должна дать жизнь новому существу.
Все та же старая женщина появилась из-за колонны и сделала им знак рукой.
Она провела их по длинному коридору и вывела в сад, где пахло прелью и поздними цветами.
Они подошли к застекленной веранде. На пороге стоял старый академик с суровым и торжественным лицом. Его борода развевалась по ветру. Молчаливым жестом он пригласил пройти за собой только Петю, и Вилена осталась на веранде. Через прозрачную дверь она окинула взглядом знакомый кабинет. Книги, коллекции черепов и портреты великих ученых - Дарвина, Сеченова, Павлова и более поздних - Питера тен-Кате, Шарля де Гроота и Владлена Мельникова.
Академик отвел Петю к окну:
– В стародавние времена мужьям задавали вопрос, кому сохранять жизнь - матери или ребенку? Ныне этот вопрос бессмыслен. Не исключено, что вашей жене на какое-то время придется подключить искусственные органы вместо естественной почки, а может быть, и вместо сердца. Оно нас тревожит. Будьте мужчиной. Кстати, вас через "окно дальности" пытался разыскать ваш отец.
И академик, взглянув на веранду, где стояла Вилена, поспешно вышел из кабинета.
Старый инженер тен-Кате стоял на берегу океана. Рыхлый и полный, ссутулившийся от тяжести лет, он задумчиво смотрел перед собой.
Океан и тот, оказывается, не вечен. Люди обрекают его на замораживание. Что же говорить о самом человеке? Чего стоит его дерзость накануне неизбежной смерти?
Еще живет и бьется океан. Еще живет и бьется сердце в старом, дряхлом теле инженера.
Но застынет океан. И скоро застынут потерявшие свою эластичность артерии, дающие кровь усталому сердцу.