Но все равно и здесь было необычно. Мимо билетеров с эмблемами театра на униформах Костя и Ева прошли в гардеробную, чтобы оставить свои легкие пальто. Странно было получить металлические, жетоны с номерами, по которым после спектакля им вернут именно их одежду, словно они сами не могли взять с вешалки свои вещи.
Но и в этом была старина! И Ева с улыбкой подчинилась.
– Я радуюсь, что Виленоль будет выступать в переехавшем обратно сюда театре. В прошлый раз я так расстроилась, что хотела видеть ее только в современном театре. - Ева помолчала и спросила: - Зачем же ты опять рискуешь с Виленоль? То не гуманно!
– Даю в залог свой указательный палец, что на этот раз все будет в порядке, - улыбнулся Костя.
– Ловлю на слове! Требую палец.
– Пожалуйста, - Костя полез в карман и вынул пластиковый футляр.
Изумленная Ева смотрела, как он достает из пахучего порошка настоящий, ампутированный у кого-то указательный палец.
– Какая гадость! - возмутилась она.
– Это мой. Это залог, - и в доказательство он показал, что палец его левой руки и вынутый из футляра - совершенные копии. Даже старый шрам был тот же самый.
Раздался звонок. Зрителей приглашали в старинный уютный зал, где бывали и основатели театра, и его первые драматурги: Чехов, Горький…
Сегодня театр ставил "Анну Каренину" Толстого. И Ева, видевшая провал в таком же спектакле Виленоль, особенно волновалась. К тому же, выходка Кости с пальцем рассердила ее.
Костя был непроницаем.
В антракте он вел себя уже вполне пристойно, находил, что акт, в котором Виленоль в прошлый раз исчезла, прошел безукоризненно.
– Пока "эффект присутствия" полный, - согласилась Ева. - Может быть, я даже не отрежу ни у кого пальца, - и она улыбнулась в знак установленного с Костей мира.
Костя расцвел. Начиналось очередное действие.
Подготовленная обстановкой древней улицы, театральным подъездом, ароматом старины, Ева воспринимала игру артистов и декорации, как подлинную реальность.
В комнату, перенесенную словно с полотна старого живописца, вошел Вронский, похудевший, твердый и озабоченный. Анна сначала с виноватым и кротким выражением на лице бросилась ему навстречу, расспрашивала, где он был, как провел время.
В каждом ее слове была горечь женщины, отвергнутой обществом. Виленоль тонко сумела передать противоречивое состояние Анны, которая ради любви к Вронскому пожертвовала своим положением в свете, даже сыном, и теперь, выходило, ничего не получила взамен. То, что Вронский нисколько не пострадал от всего случившегося, вызывало у Анны невольную досаду, даже неприязнь к любимому человеку. И, не отдавая себе отчета в том, что она делает, Анна разыграла отвратительную сцену, прицепившись к тому, что Вронский видел плавающую в купальном костюме женщину. Анна отказалась ехать в деревню, куда собиралась минуту назад. Наконец, стала обвинять его в том, что он произнес слово "ненатурально", говоря о ней.
Ева вспомнила в этот момент, как в прошлый раз, во время провала спектакля, Вронский сказал Анне, что она неискренна, и как это слово вконец разрушило у зрителей иллюзию реальности.
Теперь ничего похожего не произошло. Виленоль и ее партнер все глубже раскрывали драму любящих друг друга людей, заведенных в тупик условностями общества, в котором они жили. Виленоль сумела показать за вздорными с виду словами Анны глубочайшую драму, которая привела ее к гибели - она бросилась на рельсы под поезд одной из первых железных дорог России.
– А говорят, что машины времени сделать неможно! - воскликнула Ева, косясь на Костю, - он аплодировал вместе со всеми, вызывая артистку.
– Если и есть способ пятиться во времени, то только с помощью памяти, воображения и силы искусства. Есть отменные стихи про "воображало". Прочитаю после.
– Я весь спектакль сидела, как на древнем электрическом стуле. Я все боялась, что Анна исчезнет.
Занавес раскрылся, и Виленоль, счастливая, воскресшая после "прыжка под поезд", кланялась аплодирующей публике.
А потом произошло нечто невероятное. Она подняла со сцены брошенный ей букет и, прижимая его к груди, сошла… в зал!
Ее окружили взволнованные люди.
– Клянусь, такого неможно увидеть даже на Гее! - не веря глазам, воскликнула Ева.
– Норма, - отозвался Костя. - Мы же вырастили мой палец, - и он спокойно вынул из кармана футляр с собственным пальцем. - Там же вырастили мы и живое сердце для Виленоль. Спасибо эмам.