Откуда-то вкусно запахло жареным бифштексом. Вилена призналась, что умрет на месте, если сейчас же не съест бифштекс.
— Искусственный? — кивнул Арсений на доску с меню.
Вилена нажала кнопку с номером бифштекса.
Дверь в кухню открылась, оттуда донесся аромат кофе. Но никто в двери не показался.
И вдруг по полированной стойке, словно пущенная натренированной рукой бармена, пролетела алюминиевая тарелка и остановилась прямо перед Виленой.
Арсений не хотел есть. Он нажал кнопку с номером кофе, и чашка с пахучей жидкостью, распространяя вокруг аромат, так же, каким-то чудом не расплескавшись, пролетела по стойке и остановилась напротив табурета, с которого Арсений встал.
Вилена нашла бифштекс восхитительным и посмеялась над тем, что дома мама с бабушкой до сих пор наотрез отказываются есть искусственную пищу. Морщатся от одной только мысли, что белки получены из дрожжей, выросших на нефти. Озорница Авеноль не уставала дразнить их тем, что они любят клубнику (с унавоженных гряд) и обыкновенными дрожжами пользуются без всяких предрассудков, хотя принципиальной разницы между этими одноклеточными организмами и дрожжами «Кандид», из которых приготовляется искусственная пища, никакой нет. Арсений только улыбался — сам он соблюдал строгую диету, так как берег спортивную форму.
Ратовы оставили на стойке плату, указанную в меню (в этой стране приходилось поступать соответственно сохранившимся в ней традициям). Для очистки совести заглянули на кухню — хотелось увидеть чью-либо улыбку! Но там тоже никого не было.
Продолжала играть только музыка. Это играла… Вилена Ланская-Ратова. Очевидно, сюда попала запись одного из ее концертов.
Они ушли из автоматизированного ресторанчика довольные, в самом лучшем настроении.
А наутро Вилена почувствовала себя плохо. Сразу припомнились гримасы и мамы и бабушки. Искусственная пища!
Теперь и ей она казалась противной.
Вилене хотелось посмотреть Ниагарский водопад, но она не знала, как подняться с постели. Спазмы мучили ее.
Арсений решил обратиться к врачу.
Портье отеля, очаровательная негритянка с вьющимися волосами, живая и веселая, одарив Вилену ослепительной улыбкой, взялась проводить ее к одному «очень замечательному врачу».
Она попросила дюжего англосакса, вполне годившегося в древние ковбои, посидеть вместо нее за конторкой. Когда тот согласился, негритянка с милой непосредственностью при всех расцеловала его.
Арсения узнали. И несколько посетителей тотчас окружили его. Вилена попросила ждать ее в отеле и ушла.
Негритянка, гибкая, как лиана, выслушав сетования Вилены на бифштекс из искусственного мяса в автоматизированном ресторане, понимающе кивнула, догадавшись, в ком нуждается больная.
Так Вилена познакомилась еще с одним индейцем, местным врачом. Ей понравился доктор, серьезный, внимательный. Он сразу определил причину недомогания, чем привел Вилену в неописуемый восторг. Ей захотелось скорее к Арсению. О ресторанчике она вспоминала уже с благодарностью.
— Вы не откажетесь посмотреть Ниагару, мэм? — спросил врач. — Я вместе со своей девушкой мог бы показать ее вам.
Он был строен и элегантен. Его профиль напоминал романтического вождя ирокезов или могикан. Но лицо казалось менее широким, чем у нью-йоркского полисмена. Движения неторопливы и мягки, взгляд темных глаз проницателен. Вилена не сразу догадалась, что вместо левой руки, потерянной в гражданскую войну, у него протез, управляемый биотоками мозга. Вилена поняла это, только когда во время прогулки он заботливо поддержал ее под локоть уж слишком жесткой рукой.
Добровольными гидами Ратовых на Ниагаре стали молодой доктор-индеец и его белая девушка — американка Мод с тоненькой мальчишеской фигуркой, стоившей, по-видимому, особой диеты и немалых забот. Она была смешлива и обожала своего однорукого индейца.
Сначала приезжих гостей повели в самый обыкновенный парк. Там гуляло множество приехавших сюда со всего света людей: и белых, и черных, и смуглых, даже в чалмах.
В парке Вилене все время слышался какой-то странный шум. Когда свернули в одну из аллей, она сразу поняла, что так шумело. Перед нею неожиданно открылась падающая водяная стена, пенная, пугающе близкая, вся словно закрученная спиральными шнурами. Недвижная, она тем не менее воплощала в себе яростное движение низвергающихся капель, брызг, струй и пены.
Люди находились перед падающей рекой. Ощущалась свежесть. Водяные струи, близкие, будто стеклянные, перекрученные винтами, до которых можно было дотянуться рукой, играли на солнце. В глубине же каньона, где воды словно взрывались, вздымаясь облаками брызг, трепетала нежная радуга.