— Не думала, ты будешь проявлять ее ко мне.
— Ты вынудила меня.
Он ведет меня к той части комнаты, в которую я не осмеливалась заглянуть. Той части, что кажется слишком личной.
С каждым шагом мы приближаемся к его неубранной постели и ряду самодельных шкафчиков, выстроившихся вдоль противоположной стены. Я останавливаюсь, чтобы не врезаться в стойку, и поворачиваюсь к нему с вопросительным взглядом.
И в этот момент мои ноги отрываются от земли.
Вздыхаю, возможно, даже кричу, когда он легко поднимает меня и сажает на поверхность.
Мой полный растерянности взгляд встречается с его сухим.
— Я бы предпочел, чтобы ты не повредила мой прилавок, пытаясь на него забраться.
Его руки все еще лежат на моих бедрах, в то время как мое дыхание застревает в горле. Я пытаюсь моргнуть, чтобы избавиться от удивленного выражения на лице.
— Верно. Да, конечно.
Ему удается собрать большую часть своих волос резинкой, хотя несколько прядей все-таки падают на лицо и скользят по шее.
Мое лицо заливается краской, словно вид его взъерошенных волос отвлекает меня больше, чем его обнаженная грудь.
Схватив мою раненую ладонь одной рукой, другой он поднимает флягу с прилавка. Открутив крышку зубами, выливает воду на мою ладонь. Прохладная жидкость жжет, просачиваясь в порез и утопая в алых завитках крови.
Я прикусываю губу, пытаясь сдержать подступающие слезы. Я никогда не могла нормально справляться с болью. Я никогда не сталкивалась с этим. Но я отказываюсь стыдиться своей слабости. Нежность — это сила, которая лишена хрупкости.
— Мне жаль, — тихо начинает он, — что нечто принадлежащее мне, уже успело причинить тебе боль.
Слегка пожимаю плечами.
— И мне жаль твой нож.
Его глаза пристально вглядываются в мои.
— И почему же?
— Потому что он весь в крови.
Я вовремя поднимаю взгляд и замечаю удивительное зрелище.
Я заставила его улыбнуться.
Поначалу, это выглядит так, будто он пытается ее подавить, как привычку, от которой давно избавился. А потом его лицо озаряется белоснежной улыбкой, отчего становятся заметны морщинки вокруг глаз и глубокие ямочки.
Она преображает его лицо, окрашивая черты теплотой. Его ледяное выражение лица тает, обнажая мягкие черты и потрясающую улыбку. Тонкий шрам, украшающий его губы, превращается во что-то гораздо более мягкое, во что-то гораздо менее пугающее.
Это лицо мальчика, которого еще не закалила жизнь.
— Так ты умеешь улыбаться! — говорю я, растягивая улыбку на лице.
И сразу же жалею, что открыла рот. Словно слова погасили искру, озарившую его лицо. Внезапно у него снова появляется каменное выражение.
— Не привыкай к этому.
— Да, не дай Чума, подумать, что ты иногда бываешь счастлив, — бормочу я поддразнивая, прежде чем вдруг решить кое-что. — Я настроена заставить тебя снова улыбнуться.
Наблюдаю за тем, как он осторожно промывает рану, отчего полотенце в очередной раз окрашивается в кровавые пятна. Мое колено нервно дрожит на прилавке, гремя пустой флягой, пока я жду его ответа. Он смотрит на шум, который я создаю, а затем снова на свои руки, которые все еще заботятся о моей ране. Занятый делом, он просто наклоняется ко мне, прижимая свое тело к моей дергающейся ноге.
Тяжесть его бедра прожигает слой одежды, каждую здравую мысль, все мое существо. Колено замирает под его весом, а сердце — от его близости.
Он умудряется наклониться еще ближе и, почти шепотом, произносит:
— Тебе придется заслужить это, сладкая.
Не знаю, что на меня нашло, но вдруг становится трудно проглотить комок, застрявший в горле от звука его глубокого голоса.
— И почему же?
— Потому что я сам едва ли этого заслуживаю.
Очевидно, что он не хочет вдаваться в подробности. Мы долго смотрим друг на друга, затем он внезапно начинает копаться в шкафу, после чего вытаскивает оттуда рулон медицинской ткани. Разрывая ее зубами, которые я, вероятно, никогда больше не увижу, он начинает тщательно обматывать мою ладонь.
— Вот, — вежливо произносит он, отступая назад, чтобы полюбоваться своей работой. — Теперь у тебя нет шансов заляпать мою ткань кровью.
— Так могло бы выглядеть более реалистично, — произношу я, склонив голову. — Ты видел, как пачкаются большинство гвардейских мундиров?
— Черт возьми, Адина, — отвечает он. — Могла бы, упомянуть об этом прежде, чем я героически обработал твою рану.
Глава пятая
Макото
Ее голова покачивается в опасной близости от острой иглы, которая то и дело выскальзывает из ее пальцев.