Раздраженно вздыхаю, и это первый звук в пустой комнате после нескольких часов тишины. Бледный лунный свет проникает сквозь пыльные окна, кидая теплый светящийся отблеск на разноцветные ткани, свисающие с полок и покрывающие столы.
Большую часть дней и ночей я провожу, спрятавшись в швейной комнате. С Пэй я провожу столько времени, сколько позволяет ее плотный график. Пока она тренируется и отдыхает, я изо всех сил стараюсь не испачкать кровью платье, которое пытаюсь закончить вовремя.
Серебряная шелковистая ткань струится по моей ноге, словно множество расплавленных монет. Убедившись, что кровь не сочится из моих ранок, в очередной раз провожу пальцами по материалу. Никогда раньше я не трогала такую ткань, не говоря уже о том, чтобы работать c ней. Вся комната заполнена материалами, о которых я могла лишь мечтать. Рулоны тканей разложены по полкам, а десятки столов стоят на мягком ковре — и все это для удобства швей.
Я думаю, что, возможно, умерла и оказалась в своем собственном раю.
Свет над моим столом гудит от избытка силы — это само по себе удивительно. Я не привыкла к такому количеству электричества, проточной воды, мягких матрасов. Я могла бы привыкнуть к жизни в замке. Могла бы привыкнуть к настоящей жизни.
Глубоко вздохнув, я снова перевожу внимание на тонкий драпированный рукав, который нужно пришить к платью. Поскольку бал состоится завтра вечером, я уже смирилась с тем, что большую часть ночи проведу одна в этой швейной комнате.
Не то чтобы я жаловалась.
Пока Пэй крепко спит, мне все равно нечего заниматься. Кроме того, мне нужно что-нибудь, чтобы отвлечься от него.
После того, как я забралась в карету, мне было несложно улыбаться и смеяться вместе с Пэй. Точнее, сначала было трудно, а после — нет. И только, когда она отправилась на ужин с другими участниками, оставив меня в швейной комнате среди незнакомцев, мне наконец-то пришлось подумать о нем. О предательстве, которое поразило меня, как физический удар — до слез.
Он солгал мне. О своей силе, о своем плане, обо всем.
Я думала, что он заботится обо мне. Думала, что то, что я к нему чувствую, может быть взаимным.
Но Гера ему нужна больше, чем я. Гера, ради которой он готов рискнуть всем.
Качаю головой и c яростью смотрю на ткань, на которой вышиваю. Бежать с Испытаний — это измена. Как он может осуществить этот план, зная, что если их поймают, то предадут смерти?
Я все равно был обречен на смерть.
Его рассуждения столь же трагичны, сколь и ужасно правдивы. Не хочу думать о том, что случится, если обнаружат, что он Владетель. Король позаботится о том, чтобы его не стало.
От этой мысли на глаза наворачиваются слезы, превращая ткань на коленях в серебряное размытое пятно. Моргаю, чтобы прогнать эмоции, и завязываю волосы в небрежный узел,
Я злюсь на него. Он использовал меня. Лгал мне.
Все мысли исчезают, когда стена рядом со мной начинает вибрировать.
Нет, это не стена дрожит, а кто-то появляется рядом со мной.
Вскакиваю на ноги, сжимая иглу между пальцами, как будто это может меня защитить.
Мои глаза расширяются, когда сквозь стену проходит Гвардеец.
Гвардеец в форме с самыми аккуратными швами, которые я когда-либо видела, черными волосами и серебристым локоном.
Его темные глаза разглядывают меня из-под кожаной маски, взгляд задерживается на предмете, направленном ему в грудь.
— Так вот что ты имела в виду, говоря о владении иглой.
Его ровный тон пронзает меня, настолько неожиданно, что я на мгновение теряю дар речи.
— Ч-что… — я едва не задыхаюсь на этом слове, поэтому пытаюсь снова:
— Что ты здесь делаешь?
Он сглатывает, и его неуверенность становится очевидна. Его ноги беспокойно переступают, словно он не знает, как себя вести. И если бы я не пыталась подавить собственные эмоции при виде него, то, возможно бы, рассмеялась.
— Я шел по коридорам и почувствовал твою силу, — говорит он, откашливаясь при упоминании способности, которую он от меня скрывал. — Я знал, что это ты, и мне нужно было тебя увидеть.
Я направляю на него иглу, готовая к удару.
— Это единственная причина, по которой ты пришел?
Он отворачивается и вздыхает.
— Послушай, я пришел сначала к тебе. Это, ведь, должно что-то значить.
— Нет, не должно, — отвечаю я, скрещивая руки на груди и медленно добавляя: