Я машинально киваю, вспоминая все те годы, которые Гера провела в трущобах. Может, я ее недооцениваю. И, возможно, именно это она скажет мне после Испытаний.
— Надеюсь, ты права, — мрачно говорю я.
Между нами повисает молчание. Тишина тянется до тех пор, пока не становится для нее невыносимой.
— Вероятно, сейчас не время спрашивать — на самом деле это определенно не время, — но как насчет гвардейской формы? Были какие-то подозрения со стороны других стражников?
Я качаю головой.
— Они едва взглянули на меня. Пройдя почти полтора часа, чтобы добраться до замка, я прошел прямо через вход, ближайший к Чаше, будто только что пришел с дежурства.
Я вижу, как она пытается скрыть улыбку.
— Что ж, я рада, что моя работа оказалась убедительной.
— Да, она была идеальной, — я вздыхаю. — И все впустую. Прости, что потратил твое время.
— Я была с тобой, — она мягко улыбается. — Как это могло быть пустой тратой времени?
Она не дает мне шанса ответить, утягивая нас в угол и ведя к тупику.
— Вот мы и пришли! — радостно восклицает она при виде темного переулка. — Дом, милый дом!
Подойдя ближе, я замечаю кучу разных предметов, сваленных вместе, чтобы создать преграду у стены. Эта куча почти три фута высотой и располагается на нескольких ковриках и рваных одеялах.
— Это, — медленно говорю я, — то место, где ты спишь?
— Да! Вот сторона Пэй, — она указывает на левую сторону изношенного коврика. — А это, очевидно, моя половина.
Пройдя через барьер из мусора, она плюхается на свою часть.
— Это место Пэй, но сегодня я сделаю исключение.
— Как же мне повезло, — бормочу я, медленно собираясь с силами, чтобы сесть на грязный ковер. — Чума, это место — настоящая дыра.
— Эй! — ее ладонь ударяет меня по животу. — Это дом.
— Что ж, твой дом — дыра.
Она смотрит на меня с укором.
— Необязательно быть таким грубым.
— Ты же знаешь меня? — искренне спрашиваю я.
— Знаю. И думаю, что ты добрее, чем кажешься.
Если бы ее ответ не был таким искренним, я бы рассмеялся.
— И что заставляет тебя так думать?
Она внезапно выглядит застенчиво и слегка неуверенно.
— Ты единственный, кто хотел купить мою синюю рубашку.
Мое признание вновь всплывает в памяти, словно это произошло давно, а не несколько часов назад. Я был так сосредоточен на судьбе Геры, что тихий порыв моего сердца еще не коснулся моего разума. Но теперь, когда это произошло, я смущаюсь при виде нее. При воспоминании о каждом произнесенном слове.
— Ты все еще хочешь? — тихо спрашивает она.
Медленно киваю, не отрываясь от ее глаз
— Только если ты позволишь кое-что рассказать в обмен на твое изделие.
— Согласна, — выдыхает она, едва сдерживая улыбку.
Я выуживаю из кармана один шиллинг и предлагаю ей. Она смотрит на монету.
— Я продавала ее за три.
— Да, — растягиваю я слово, — и тебе это удалось?
Она скрещивает руки.
— Три.
— Не знал, что ты в том положении, когда можешь вести переговоры.
— Два, — исправляется она. — И улыбка.
Я взвешиваю ее предложение, покачивая головой.
— Это немного слишком, сладкая.
Она вздыхает.
— Тогда просто улыбка.
— Именно это я и имею в виду.
Ее слова звучат мягко, словно она разговаривает с испуганным зверьком. И, в некотором смысле, это справедливое сравнение.
— Расскажешь мне о себе? О том, почему ты не хочешь мне улыбнуться?
— Ничего личного, Дина, — я прислоняюсь к стене, опираясь руками на согнутые колени. — Я просто перестал это делать в тот же день, когда мы с Герой сбежали из дома.
Она поднимает брови, молча призывая продолжать, отчего я раздраженно выдыхаю.
— Хорошо, но тогда я получу эту чертову рубашку бесплатно, — я делаю паузу, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить:
— Я вырос по другую сторону трущоб. Мои родители были — и остаются — воплощением бедных Примитивных. Они едва могли прокормить себя, не говоря уже о детях. Коротко говоря, я появился на свет неожиданно.
— На самом деле это было не очень-то похоже на детство, — говорю я, пожимая плечами, словно это почти не повлияло на то, в кого я превратился. — Они никогда не хотели иметь ребенка и не собирались кормить еще один рот. Но я невольно заставил их стать родителями.
Она внимательно слушает, слегка склонив голову, и, широко раскрыв глаза, упирается локтями в колени. Это, по меньшей мере, трогательно. Даже очаровательно.
— Как и все дети Элиты, я не мог контролировать свои способности, но, поскольку моя мать была Наблюдателем, а отец — Блефом, они думали, что я просто еще один Примитивный, засоряющий трущобы, — вздыхаю. — Так было, пока я не повзрослел и не стал использовать силы тех, кто был рядом.