Невероятно заманчиво. Чума знает, что долго без Пэйдин я не продержусь, ведь у меня нет еды. Я переступаю с ноги на ногу.
― И что еще?
Он слегка наклоняет голову, пронзая взглядом
― Шанс снова увидеть лучшую подругу, пока не стало слишком поздно.
Меня возмущает его намек.
― Конечно, я снова увижу ее, когда все это закончится.
Его ледяные слова пускают холодок по моей спине.
― А что, если нет?
Я сглатываю, с ненавистью отмечая, что позволила задуматься над его словами.
― Итак, представим, что я пошла с тобой. Во дворец, ― он медленно кивает. ― Я бы пошла к Пэйдин, а ты к Гере?
Еще кивок.
― Насколько я знаю, они должны быть в одном крыле замка, пока проходят Испытания. Однако, к сожалению, я не знаю, где это.
― Вот почему тебе нужна форма Гвардейца. Так ты сможешь свободно проходить по коридорам, пока ищешь нужное крыло, ― тихо дышу, понимающе кивая.
― Именно, ― он протягивает руку в саже, и его губы слегка изгибаются в намеке на улыбку. ― Договорились?
Мои глаза слезятся от сажи на его ладони.
― Ты не спросил, как меня зовут.
Он выдыхает.
― Извини, я думал о более важных вещах, ― заметив мое выражение лица, он ворчит. ― Во что бы то ни стало, пожалуйста, одарите меня знанием вашего имени. Я вне себя от любопытства.
Я широко улыбаюсь.
― Адина. Большое спасибо, что спросил. А тебя как зовут?
Выдавив саркастическую улыбку, он неохотно отвечает:
― Зови меня Мак.
― Ладно, Мак, ― протягиваю руку, чтобы коснуться его мозолистой ладони в рукопожатии, ― теперь мы партнеры.
― Что ж, партнер, нам придется работать быстро. До начала Испытаний осталось не так много времени.
Глава третья
Макото
— Полагаю, ты голодна, раз уж рискнула всем ради булочки.
Она забавно открывает рот от удивления и смотрит куда угодно, но только не на оживленную улицу перед нами. Не позволяя ей сказать ни слова, я закатываю глаза, приобнимаю ее за плечи и оттаскиваю в сторону от проезжающей телеги.
Кажется, она едва ли это замечает, поскольку с ее лица не сходит потрясение.
— Как ты узнал, что я украла… — она замолкает, беспокойно оглядываясь вокруг, как будто при упоминании о столь страшном преступлении на нее может наброситься Гвардеец. Только убедившись, что вокруг безопасно, она шепчет:
— Как ты узнал, что я украла сладкую булочку?
— Мед все еще на твоей руке, — сухо отвечаю я. Услышав это, она застенчиво заводит руки за спину. — После того, как я увидел, что тебя преследует Гвардеец, что ж, мне хватает ума, чтобы сложить два и два.
Мои слова звучат небрежно, хотя на самом деле они далеки от истины. На самом деле я наблюдал за ней все утро и видел ее жалкую попытку кражи. Но это я, конечно, оставляю при себе, потому как у меня есть план, который нужно осуществить. Очень глупый и немного безумный.
— Ума, говоришь? — с сомнением спрашивает она, приподнимая бровь.
— Я так считаю.
Она хмыкает.
— Заметно.
Дальше мы идем молча, сопровождаемые лишь шумом улицы.
Блаженные восемь секунд.
— У тебя есть работа?
Искоса смотрю на ее веселое выражение лица.
— Я работаю на себя.
На этот раз она сдерживается лишь на шесть секунд, прежде чем заговорить снова.
— А хобби?
— Эгоизм, — я встречаюсь c ней взглядом, после чего с моего языка снова слетают саркастичные слова:
— В сочетании с редким самобиванием.
Ее губы сжимаются, но она быстро скрывает разочарованное выражение за одним из своих радостных замечаний:
— Ну, разве ты не чудесный собеседник?
Снова искоса смотрю на нее.
— Стараюсь.
Ее глубокий вздох слышен даже сквозь непрекращающийся шум Лута. Я почти улыбаюсь. Потому что я ужасный человек, который не верит, что кто-то может быть настолько счастлив. А может, она такая, просто потому, что еще не узнала меня.
Вероятно, я могу запросто сломать ее, мог бы стать ее худшим кошмаром — ее противоположностью. И по правде сделал бы ей одолжение. Заставил бы ее испытать что-то кроме постоянной, невыносимой радости.
Оглянувшись, я вижу, как она поднимает голову к небу. Ее кожа сияет в теплых лучах, ласкающих ее лицо. Легкая сиреневая рубашка спадает с плеча, обнажая изящную ключицу и смуглую кожу. Мой взгляд скользит по черным кудрям, подпрыгивающим в такт каждому ее шагу. Развевающаяся на ветру челка временами раскрывает ореховые глаза, яркие и безмятежные, которым не место в трущобах.